Фрунзе
Шрифт:
— Ну, а песни не забыл наши — ивановские?
— Как можно забыть? Если б не песни, давно бы скис здесь, как молоко в грозу…
— Грозы еще будут, милый Генаша. Надо готовиться… Еще не выбит из Советского Туркестана бухарский клин!
Территория Бухарского эмирата впрямь походила на клин, врезавшийся с юго-востока, вдоль реки Аму-Дарьи, в земли Советского Туркестана. Чтобы попасть, например, в ту же Кушку или Мерв, нужно было сделать немалый крюк, в объезд эмирских владений. С другой стороны, столица эмира Сеид-Алима город Старая Бухара находилась всего в двадцати километрах от железной дороги, связывавшей советские города Ташкент — Самарканд — Чарджуй — Ашхабад. Советская станция Каган могла в любой момент быть захвачена военными силами эмира.
Стратегически
Эмир тоже был, видимо, не чужд своего собственного стратегического расчета. Палка была явно о двух концах. Расположение эмирской столицы всего в двух десятках километров от советской железной дороги, от возможной «линии огня» — естественно устрашало эмира, сковывало его инициативу, охлаждало его военный пыл… Он предпочитал накапливать силы и выжидать удобного момента: «Не придет ли с севера Колчак, не прорвутся ли к Ташкенту интервенты…»
Кроме того, эмир не очень надеялся на верность и поддержку своих подданных. Столетия тиранствовали бухарские эмиры в своей обширной стране, сохраняя до последнего времени почти средневековые, феодальные порядки.
С горцев Вадахшана, хлопкоробов Зеравшана, шелководов Гиссара и Ходжента богатую подать собирали эмирские беки. Все выколачивали, что только было возможно, из бухарских крестьян. Кто осмеливался воспротивиться, того до полусмерти избивали палками, либо отправляли на расправу в столицу — Бухару. А там жандармы эмира бросали врагов и ослушников своего владыки в черную яму зиндана [27] , где не давали им ни хлеба, и и воды по неделям, где насмерть заедали людей клопы, вши, фаланги. Того, кто не умирал в зиндаге, сарбазы сажали на кол, сбрасывали с «Минарета смерти» на Регистане [28] или вели на главную площадь и там острым ножом перерезали иссохшую шею. Если преступник считался важным, то и сам эмир в расшитом золотом халате, с золотой саблей на боку приезжал посмотреть казнь.
27
Зиндан — подземная тюрьма.
28
Регистан — центральная площадь цитадели.
В смертельном страхе держал эмир свою обширную вотчину. Давно уже Бухара считалась в подчинении у России, но русский царь не препятствовал эмиру творить суд и расправу в Бухаре. Наоборот, он поощрял эмира в этом. Царь Николай II был личным приятелем эмира. Эмир не раз бывал у него в Петербурге в гостях. От Николая II эмир имел много подарков — табакерки, часы, граммофоны, кареты, множество дорогих шуб и халатов, даже роскошную дачу в Ялте.
Когда русский народ сверг Николая II, это было недобрым предвестием и для эмира. Однако, опираясь на своих вассалов, на свою гвардию, сарбазов и сибаев [29] , все еще продолжал держаться палач Бухары на своем троне. Москва была далеко, за четыре тысячи верст, а Индия и Персия, тогдашние оплоты империализма, были под боком. Правда, иностранное оружие обходилось недешево, но оно помогало эмиру держать в страхе недовольных.
29
Сарбазы — жандармы эмира, сибаи — солдаты.
Но и Бухара была уже не та. Бухарский эмират уже отчетливо слышал победную поступь свободных народов Туркестана, освобожденных Красной Армией.
В глубоком подполье, самоотверженно, не страшась репрессий и смерти, вели революционную работу бухарские коммунисты.
Многие из революционеров-коммунистов Бухары, активные борцы за свободу народа, погибли. Многие были арестованы.
В тюрьме у эмира с января 1920 года томилось
— Как его только не пытали, — рассказывали бежавшие из Бухары: — и пятки прижигали, и свинец расплавленный лили на тело, и кожу лоскутками сдирали… Молчит Абдукарим, не выдает коммунистов.
Проезжая мимо эмирской столицы, Фрунзе решил лично поговорить с эмиром о Тугаеве и других томящихся в тюрьме революционерах. Со станции Каган он известил эмира о желании с ним увидеться. Но вместо эмира на станцию прибыла пышная, раззолоченная кучка эмирских министров — назиров — во главе с куш-беги (премьером) Усманом. Звезды царские, афганские и персидские не умещались на их широких халатах.
— Приветствуем достоуважаемого кзыл-генерала… Селям алейкум… — кланялись по всем правилам восточного этикета, прижимая руки к сердцу, министры бухарского владыки.
Началось обсуждение давно назревших вопросов. Станция Каган с ее жителями — русскими железнодорожниками— имела небольшой советский гарнизон. Он был для железнодорожников единственной защитой, но хоть и был невелик, все же эмир даже и этот гарнизон считал нетерпимым в такой непосредственной близости к своему двору и крепости. Станции Каган была в глазах эмира и его правительства опаснейшим очагом революционного влияния, особенно при наличии советского гарнизона, под защиту которого стекались недовольные эмиром люди и из столицы и из многочисленных кишлаков Старо-Бухарского оазиса.
Назиры передали Фрунзе просьбу эмира удалить со станции Каган советский гарнизон.
— Русским в Кагане не угрожает никакая опасность, а для его высочества эмира ваше недоверие очень обидно, — уверял Усман-бек.
Фрунзе напротив намеревался увеличить каганский гарнизон. Но пока что обострить отношения с эмиром нельзя. Вновь необходимо применение дипломатических способностей, уже проявленных Фрунзе неоднократно. На требование нужно было ответить требованием.
— До меня дошли вести, — заявил Фрунзе на просьбу эмирских назиров, — что в старобухарской тюрьме содержатся революционеры и среди них Абдукарим Тугаев. Они подвергаются пыткам за сочувствие Советскому государству. Если за одно только сочувствие нам люди подвергаются такому режиму, как же мы можем оставить без охраны сотни советских людей на станции Каган?.. Я прошу вас передать эмиру, что разговор об уводе гарнизона можно будет возобновить только после того, как будут освобождены Абдукарим Тугаев и другие революционеры.
После долгого уклончивого разговора назиры откланялись, обещав Фрунзе передать эмиру его пожелание о личной встрече.
Но эмир так и не приехал лично.
По базарам и махалля за толстыми стенами Бухары тотчас разнеслась весть о разговоре Фрунзе с назирами. Беднота ликовала:
— Фрунзе нас не даст в обиду…
Под руководством Фрунзе и Куйбышева советская власть и советское влияние в Туркестане все более крепли.
Фрунзе организовал в Ташкенте Туркестанский государственный университет и при нем военный факультет. Этот факультет охватывал основные отрасли военных знаний и имел большое практическое значение для войск Туркестанского фронта, как школа высококвалифицированных командиров, военных инженеров, артиллеристов и интендантов, проходивших теоретический и практический курс в особых условиях Средней Азии.
Была восстановлена группа хлопкоочистительных заводов. Полным ходом заработал Ташкентский паровозоремонтный завод. Немногочисленный, но стойкий пролетариат Туркестана, в большинстве своем в те годы русский, повысил производительность труда. Повеселели железнодорожники, жизнь которых на затерянных в степи и песках, не защищенных от басмаческих налетов станциях и разъездах была особенно тяжела и опасна. Лето 1920 года было для Туркестана порой коренного и глубокого перелома, и хоть продолжались еще басмаческие вылазки, но все уже чувствовали наличие в крае твердой советской власти.