Фуа-гра из топора
Шрифт:
– Ага! – обрадовался Владимир. – Ты не в курсе! Я сам недавно узнал, чем сестрица с Вандой занимались.
Дворкин прищурился.
– Называя Ванду глупой, я не имел в виду, что Комиссарова дура. Она была хитрой, хорошей актрисой, умела втереться в доверие, могла разжалобить человека. Но ей было свойственно принимать спонтанные решения. Она недолго размышляла над тем, как нужно поступить. И не советовалась ни с кем. Пришла в голову какая-нибудь идея? Хоп! Сейчас же воплощала ее в жизнь. А потом удивлялась: «Ой, зачем же я это сделала?» Она всегда действовала очертя голову, без излишней рефлексии. Кстати, так поступает большинство женщин, они, почуяв опасность, делают первое,
Дворкин обвел слушателей взглядом, словно оценивая, понимают ли его. Затем продолжил.
– Пока я думал, как поступить, чтобы мы не лишились коллекции и экспонатов, разрешенных к продаже, которых оставалось еще очень много, она сгоняла к какому-то шаромыге, купила у него справку о наличии в крови Ксении яда и ринулась к вам. Поступок, идиотизм которого невозможно объяснить. Комиссарова совершила невероятную глупость, вернулась домой и со счастливой улыбкой рассказала мне все. Я обомлел и едва сумел спросить: «Понимаешь, что ты натворила? Впустила лис в курятник. Сейчас члены бригады пойдут по следу и бог весть что накопают. И кто тебе рассказал про яд, вызывающий такие же симптомы, как рассеянный склероз?» Ответ меня почти парализовал. «Я смотрела сериал. Там главная героиня таким способом избавилась от своего отца. Сначала понемножку травила его, чтобы почувствовал себя плохо, потом внушала старику, будто он неизлечимо болен. Пугала его параличом, слепотой, а затем нарочно оставила у него в комнате снотворное».
– Дура… дура… – простонал Резников.
– Я спросил у Ванды, – не обращая внимания на Владимира, говорил Дворкин, – подумала ли она о том, кого назначить на роль убийцы Ксении. То есть кого особая бригада должна вычислить и арестовать? Комиссарова опешила, затем выдавила: «Пусть заподозрят Володю. Он муж! Только ничего не докажут, потому что Вова ни при чем. Просто дадут заключение, что Ксю довели до самоубийства, и мы останемся с деньгами».
– Гениально! – воскликнул Денис. – Браво!
– Ксению никто не насиловал, и у нее не было агорафобии и рассеянного склероза, – вздохнула Елизавета. – Вот почему Кауф не обследовали на томографе и не возили по специалистам. Вы все соврали.
– И вот почему вы нам рассказали, что Ванда была когда-то осуждена за убийство. И в ее прощальном письме тоже содержалась эта информация, – подхватила я. – Хотели внушить нам: Комиссарова один раз убила, значит, могла и второй раз кого-то лишить жизни.
Дворкин пожал плечами.
– Что нам оставалось делать?
– Предсмертную записку Кауф написала Ванда? – предположила я.
– Точно, – кивнул Резников. – Почерка Ксении ведь никто не знал. Комиссарова, дура феерическая, решила, что суперскую пьесу придумала, и поперлась к вам. Нам пришлось спешно исправлять положение. Виктор придумал ход. Ванда признается в убийстве Ксении и прыгает с обрыва.
Я притворилась идиоткой.
– Комиссарова согласилась на суицид?
Дворкин скривился.
– Татьяна, вам же известно про веревку… План был таков. Ванда вечером делает короткую стрижку, красит волосы, забивает холодильник Олимпиады жратвой, дает ей побольше денег и предупреждает, что ее не будет месяц. А рано утром, подписав на глазах у Трофимова письмо, прыгает в Волчью яму. Мы одновременно убиваем всех зайцев: выводим из-под подозрения Владимира, подтверждаем, что Ксению именно довели
– Наконец-то свободными от психопатки, доставшейся нам в наследство от родителей, – добавил Владимир.
– Хорошая идея использовать Никиту, – протянул Роберт. – Ну и где Ванда?
– Предполагалось, что она повиснет на веревке, – мрачно проговорил Виктор Маркович. – Потом я медленно опущу ее вниз. Там, на узкой полоске суши, будет стоять Владимир, который подхватит Ванду и поможет ей встать на ноги.
– А зачем она разделась? – спросила я. – Вернее, сняла верхнюю одежду.
Виктор Маркович достал из кармана бумажный платок и принялся промокать им лоб.
– Мы думали, это придаст сцене убедительности. Если вдруг Трофимов не увидит Ванду, или его камеры дадут сбой, то я сам пойду на поляну и случайно найду там письмо, туфли и платье. Волчья яма не отдает тела упавших в нее, одежда должна была послужить лишним свидетельством суицида. Ну не могла же дама уйти голой? Ясно, что сиганула в воду. А на самом деле, очутившись на клочке земли, Комиссарова отстегнет страховочный пояс, подергает за шнур, и я его отпущу. Ванда стянет веревку вниз, они с Резниковым перелезут через валуны и сядут в машину. В салоне Комиссарова наденет приготовленное платье, и Резников отвезет ее в Калужскую область, в деревню, где у меня есть избушка, оставшаяся от мамы. Ванда поживет некоторое время там, пока мы добудем ей новые документы. Остальное – дело техники. При наличии денег любые проблемы разрешимы. Главное, чего мы этим спектаклем добивались, это чтобы вы прекратили расследование. Убийца сама себя покарала. Все.
– Ее письмо почти литературный шедевр, – одобрила Лиза. – Но я сообразила! Это отрывок из какой-то книги, да? В текст чужого произведения вы вписали нужные фразы. Так?
Я посмотрела на Дворкина.
– Поправьте, если я ошибаюсь – вы ведь использовали «Дневник Эни», о котором рассказывали мне во время нашей первой встречи. Я увидела книжку на столе в библиотеке особняка Кауф. Рядом лежали бумага и ручки. Вы не успели поставить томик на полку.
Виктор Маркович молча кивнул.
– Вам бы сценарии к фильмам писать, – восхитилась я. – Вот только неточности и косяки, допущенные сценаристом, веселят зрителей. В жизни все получается иначе. Где Ванда?
Дворкин сгорбился.
– В Волчьей яме. Я не смог удержать веревку. Сначала все шло хорошо. Она встала на край обрыва, перекрестилась, прыгнула… Трос сильно рвануло, мне обожгло ладони, от боли я вскрикнул и отпустил тонкий шнур. Ванда не опустилась медленно, не попала на полоску земли, а рухнула прямо в омут и сразу утонула. Володя стоял на берегу и все видел.
Резников передернулся.
– Она пролетела мимо так быстро, что я ничего не понял. Только услышал: плюх! И тишина.
Эпилог
Домой я приехала около семи вечера и застала Эмму Гавриловну в кресле у телевизора. Няня, одним глазом косясь в экран, другим смотрела на свое вязание. При виде меня Крокодиловна вскочила.
– Танечка! Ой, как здорово, что сегодня вы пришли пораньше. Димочка подъедет к десяти. Немного поздновато, но раньше ему работа не позволяет. Будете ужинать?
Сил на долгие разговоры у меня не было, поэтому я коротко ответила:
– Да.
– Прекрасно! – обрадовалась Эмма Гавриловна, направляясь к двери. – Сейчас накрою. Приятно, когда человек не капризничает, не кривляется, не ноет: «Только капельку съем… И, пожалуйста, соли, сахара, масла не кладите…», а говорит коротко и ясно: «да». Люблю четкие ответы на вопросы.