Фвонк
Шрифт:
134) Кровные братья вышли на один из двух балконов гостиничного номера полюбоваться Дунаем. «Великолепен, правда?» — сказал Йенс. Фвонк крепко вцепился в кованую решетку балкона в стиле ар-нуво.
Река поражала воображение. В ширину она никак не меньше трехсот метров. Фвонк был к такому не готов. Сколько всего я не знаю, думал он, а о скольком и не догадываюсь, что не знаю. Плавает Фвонк так себе. Если он упадет в Дунай, его унесет в Черное море, и газетам придется обсуждать, не падение ли нравов спровоцировало падение в воду, типа у покойного настолько помутилось в голове, что он поддался инстинкту смерти. Его кончина станет еще одним пятном на позорной памяти Общества спортивной и оздоровительной ходьбы.
135) Йенс
136) В ожидании друга Йенса Фвонк хотел совершить пробежку. Но едва он вышел на улицу, его как обухом ударило. На остановке трамвая между гостиницей и рекой оказалась масса брюхатых. И они держали под контролем переход, по которому Фвонк мог бы попасть в парк. Спаси и сохрани, ужаснулся он, да у них всемирная сеть. Они всегда знают, где я.
137) Фвонк сбежал назад в гостиницу и теперь шел по классическому бесконечному коридору с дверями по обеим сторонам, лифтами и холлами со старомодными диванами и цветами в кадках. Коридор трижды изгибается под прямым углом.
В целом гостиница производит солидное и убедительное впечатление. Руководители государств останавливаются здесь без малого сто лет, сообщает рекламная брошюра, здесь принимались решения, поглощалась еда, пился алкоголь, совершались совокупления, все это засело в стенах. Можно спуститься на лифте прямо в купальню, Фвонку ужасно хочется купнуться, но Йенс вынудил его пообещать, что он его дождется. «Это будет неинтересно, если ты накупаешься за целый день, — сказал Йенс перед уходом, — мы должны увидеть это одновременно и разделить впечатления, а если нет, то дружба врозь».
138) Йенс вернулся ближе к вечеру.
«Прости, что так задержался, — сказал он. — Я по тебе скучал, а ты по мне?»
Фвонк кивнул, сжав зубы.
«Я не мог уйти сразу после своего доклада, — говорит Йенс, — после него еще канапе, дискуссия, сам знаешь».
«Я не знаю и знать не желаю», — отвечает Фвонк.
Йенс поднимает на него глаза:
«Ты сердишься?»
«Ты привез меня в чужую страну и исчез, а когда я выхожу на улицу, там меня уже ждут брюхатые, и вид у них еще строже, чем у норвежских, типа вообще не знают пощады, и у меня сразу куча мыслей и страхов».
«Беременные охотятся за тобой и здесь тоже?»
«Они плющат меня, Йенс. У меня против них ничего нет».
«Я тебя понимаю, — говорит Йенс. — И прости, что меня не было так долго, но вот я вернулся».
На Фвонка накатывает волна чувств, внутренний гидроузел не в силах дальше сдерживать все, что поднялось в душе, но шлюз плача, через который Фвонк раньше изредка спускал свои печали, давно вышел из строя: его погребло при падении нравов.
«Тебе хочется плакать?» — спрашивает Йенс.
«Хочется, но не получается», — отвечает Фвонк.
«И со мной та же байда, — говорит Йенс. — Черт знает что. Давай дома запишемся на курсы или тренинг, не может быть, чтобы людей не учили плакать, я уверен, что есть отработанные методики».
Фвонк кивает.
«А теперь идем купаться», — говорит Йенс.
«Йес, — откликается Фвонк. — Купаться!»
139) В белых гостиничных халатах Йенс и Фвонк заходят в купальный зал, ого, вот это роскошь: колонны, балконы, статуи, мрамор, крики купальщиков, но они проходят общий бассейн
140) Они сидят по грудь в воде под львиным фонтаном, теплая минеральная вода пузырится по плечам, наслаждение огромное. Йенс зажмурился, а взгляд Фвонка бесцельно скользит по мозаикам и зеркалу воды.
«Но самое прекрасное, — говорит он, — что брюхатым вход сюда заказан, вот это блаженство, просто милость свыше, я уж не помню, когда так расслаблялся».
«Золотые слова, — оживляется Йенс, — помещение только для мужчин — это прекрасная идея».
141) Они помолчали, припоминая обиды и переживания.
«Знаешь что? — сказал наконец Йенс. — Я вот все думаю, не слишком ли далеко зашли мы в Норвегии с равенством полов, гендерными квотами и всем этим? Есть у нас такое свойство — не останавливаться, а доходить во всем до крайности, до абсолюта, мы известные радикалы, а тут, на юге Европы, они вообще не понимают, о чем мы говорим, и только потешаются над нами».
«Правда?»
«Если я на родине хочу побыть в чисто мужском обществе, я должен идти в мужской сортир, но это не совсем то, там я никогда не ощущаю такого спокойствия, как сейчас. Нам нужно завести такую купальню дома, вряд ли это стоит золотые горы, тем более денег у нас куры не клюют, а откладывать нефтекроны в пользу будущих поколений я придумал на заре нежной юности. Большая ее часть прошла в тревоге, что Норвегия тратит нефтекроны неразумно, можешь себе представить, в каком я был бешенстве, я натурально съехал с глузду и едва мог говорить о чем-то другом, измучил всех вокруг, загадка, как они меня вообще выносили. Зато сегодня у нас денег полным-полно, мы купаемся в бабках с жопой и с головой — так это называется, да, но я по-прежнему брюзжу про умеренность, талдычу и талдычу, что надо откладывать для будущих поколений, но, представь себе, я начал в этом сомневаться, думать, не лучше ли пустить деньги в дело, построить дороги, туннели и дома для пожилых с отдельными комнатами для постояльцев, но сказать этого вслух я не могу, сам понимаешь, нельзя от всего откреститься и просто сдать назад, потому что тогда Фрукточница умрет от смеха, а этого я не выдержу, по вечерам, когда я засыпаю, ее гогот — последнее, что я слышу, а ее кривая презрительная ухмылка, которая все ближе и больше, — последнее, что я вижу».
142) Они мокли в теплом бассейне долго-предолго. Время от времени вылезали и шли в соседнее помещение окунуться в холодную купель, как делали все местные, и скорее назад в теплую воду. От испарений и звуков у них слегка пошла кругом голова, как будто они напробовались шампанского.
«Вдруг вспомнил сон, он мне на днях приснился», — сказал Йенс.
«У?»
«Я три года строил себе дачу в листве, построил, украсил цветами и орешками. Три года, Фвонк, — это немало. Забыл сказать, что сам я был птицей. Я был маленькой пташкой в Новой Гвинее, и вот я скачу по своей новой дачке, навожу красоту и предвкушаю великий миг. И действительно — ко мне залетели две птички-подружки. Покрутились, поскакали и улетели дальше, мое строение оказалось недостаточно хорошо для них, или, наоборот, они недостаточно хороши для моего домика, я предпочитаю смотреть на это так. Но потом прилетела еще одна птичка, и она была птица-Фрукточница, она запрыгнула в домик и скакнула ко мне. Посмотрела на меня и стала скакать вокруг, принюхиваясь, и сделала так несколько раз, а потом вдруг развернулась и приподняла гузку, я изготовился, но, как только стал входить в нее, она вспорхнула и улетела, хохоча этим своим прокуренным смехом. А я остался один. Весь проект построить что-то совместно — коту под хвост. Она просто хитрая аферистка-разводчица. Я должен предупредить лидеров всех партий».