Г.Р.О.М.
Шрифт:
Как тогда? Помню, что-то такое было, споткнулся на чём-то и упал… но это было давным-давно. И если я снова в этом времени, это что, значит, проживать всё по новой? Опять?
— Как вы вообще тут живёте? — девушка оглядела комнату. — Вы когда в последний раз убирались?
— Так, подмогнула бы, — тут же сказал Димка, нарезая половинку белого батона. — Чего тебе делать-то ещё?
Это что получается? У меня пока в жизни был только юридический вуз, а дальше будет работа следователем в милиции. Потом та злосчастная командировка на Северный Кавказ, где я наконец-то понял, что довелось пережить
Потом будет переход в другую структуру, я стану следователем прокуратуры, а затем и Следственного Комитета, когда он появится. При этом будет одна неудачная женитьба, и сразу следом вторая, ещё хуже.
Затем работа на долгие годы, смертельно опасная болячка лёгких от слишком частого курения, и дело против Басмача, с которым я бился очень долго.
И тот выстрел, поставивший точку во всём этом.
И этого ничего не было? Или ещё будет? Или всего этого уже не случится?
Но другой вопрос, самый важный: что с моим братом? Где он? Я никак не могу понять, какой сейчас год. Спросить их? Покрутят пальцем у виска или подумают, что шучу. Да и я сам вижу, над моей кроватью висел календарик. Десятого мая 1998-го года зачёркнуто, а я обычно перечёркивал вчерашний день.
Значит, сегодня 11 мая 1998 года.
Охренеть. Eпрст, иначе и не скажешь.
Ярик, значит, ещё жив. Но мы с ним уже не общались.
Понятно, вернее — нихрена непонятно, но выводы я сделал. Я пристрелил Басмача из наградного оружия, получил две пули минимум, но сам не умер, а оказался здесь, за двадцать пять с лишним лет до моей смерти.
Сам я молод, даже в обломке зеркала на двери это вижу. Сколько мне сейчас? Двадцать три года, точно. А Ярику пока двадцать один. Но где он сейчас?
Так, надо его искать, попутно во всём разбираться и вспоминать, что тогда было.
— Ну чё, кушать подано, — нетерпеливо сказал Димка. — Садитесь жрать, пожалуйста! Пф!
Он всегда изображал губами какие-то странные звуки, вздохи и фырканье. Ну и много шутил, иногда хватал через край, поэтому его иногда били. А вот Юлька на язык бывает резкая, все думают, что она высокомерная, вот и друзей у неё мало.
Димка сопьётся и забомжуется, я помню, что он не вывез накопившихся проблем. У него очень много неприятностей дома с близкими родственниками, но он всегда молчал про это. Так, даже и не скажешь, что у него неприятности, потому что он постоянно шутит, но в мыслях ему явно совсем невесело.
А Юлька должна уже скоро уехать. Она, оказывается, собирается выходить замуж за какого-то приблатённого коммерсанта и уехать из города, но нам об это почти не говорила. Мы тогда даже не поняли, что она хочет провести с нами побольше времени напоследок перед отъездом, вот и ходила с нами.
И потом начались странности, Юля исчезла внезапно, никого толком не предупредил, и потом пропала, никто из общих знакомых о ней больше не слышал. Некоторые даже подозревали страшное, тем более муж у неё был связан с атамановской братвой, но ничего криминального про Юльку я так и не выяснил, хотя пытался. Нравилась же она мне, но чего-то я упустил тогда свой шанс.
Но с этим разберусь, всё узнаю. По ящику после «Каламбура» начали показывать «Смак»,
— А чё так смотришь на нас с Юлькой, Лёха? — удивлялся Димка, не забывая поедать картошку полной ложкой. — Забыл нас, когда упал? Амнезия, как в том фильме, да? Хах, шучу. В парк, может, рванём? Немного бабосиков срубим, погода тёплая, народа там полно днём.
— Ты же песни поёшь? — спросил я, хмуря лоб.
— Ну надо же, вспомнил, пф! Пою! В кафешку ещё одну хожу иногда вечером выступать, а там братва сидит атамановская, — торопливо рассказывал он, — им всё «Мурку» да «Владимирский Централ» подавай, и эту ещё на добавку… — Димка откашлялся и нарочито фальшиво пропел: — Братва, не стреляйте друг в друга! Кха-ха, — он засмеялся и откашлялся, — задолбали, одно и то же всем надо.
Димка работает в локомотивном депо посменно, а на выходных лабает на гитаре в парке и поёт. У него неплохо получается, люди кидают денежку. И в кафешках иногда выступает, правда, там собирается другая публика. Но куда чаще ему приходится вкалывать грузчиком, он хоть и тощий, но выносливый, таскать тяжести может долго.
— А брат с сестрой что вечером делают в это время? — спросила у него Юля.
— А чё им, дома сидят, ящик смотрят, чё ещё делать? — Димка нахмурился. — Им не скучно, хм. А ты чё, Лёха, не ешь? В большой семье, как говорится… ну, ты знаешь, — он покосился на Юлю.
Я уже начал есть. Даже не знал, что такой голодный. Но организм молодой, желудок я ещё не посадил, и жареное могу есть, не глотая после этого таблетки горстями. В таком возрасте даже гвозди переваривать можно. Так что ел быстро и много.
Ел и думал. А что дальше? Я не помню, какие планы у меня были тогда. Работы постоянной не было, перебивался случайными заработками, часто работал грузчиком. Бывало, что ходил с Димкой, когда тот выступал, можно сказать, был его «крышей».
Пока он выступал с гитарой в парке или кафешках, я отгонял мелких гопников, чтобы не отбирали деньги, потому что боксом я занимался и драться умел. Но если кто серьёзный приходил, тут ничего поделать мы не могли.
А осенью я договорился со старым знакомым отца в РОВД Атамановского района, чтобы устроиться на работу. Вот так и началась карьера будущего следователя по особо важным делам…
Сковородку мы приговорили быстро. Теперь надо собираться. Не помню толком, кто мои соседи, но парни делились всем, что было, так что взял у кого-то дезодорант и расчёску. Нашёл в шкафу свою старую джинсовку, а в учебнике по криминальной психологии — заначку.
Не так уж и много у меня было денег. Одна купюра в пятьдесят тысяч, а другая — точно такая же, но уже в пятьдесят рублей. Точно, ввели же новые деньги, но старые ещё ходили несколько лет.
Мелочь тоже вся спутанная, старая и новая: монеты и по сто рублей, и по пятьдесят, и есть нового образца по рубль, два и пять. И даже копейки были, они, страшно подумать, принимаются к расчёту. Помню, в институтской столовке были пирожки, но если кто-то брал их с собой и просил пакет, чтобы завернуть, надо было доплатить пятнадцать копеек.