Г.Р.О.М.
Шрифт:
— Идём, — я кивнул.
Лифта в здании не было, подниматься надо было на третий этаж пешком. Мужик в штатском шёл впереди, показывая дорогу, иногда здоровался с прочими сотрудниками. В самом конце коридора он остановился у открытой двери.
— Вас ждут, — повторил он.
Кабинет у чекистов не как у ментов, более просторный, даже кондиционер есть, и жалюзи на окнах, и длинный стол для совещаний из массива дерева. На столе стоял компьютер, рядом с ним расположились три проводных телефона с дисками — белый, синий и красный, под цвет флага, и ещё один кнопочный,
На стене висел российский герб и флаг, а также три портрета: чёрно-белый Феликса Дзержинского и цветные президента Ельцина и директора ФСБ Ковалёва. Через несколько недель портрет директора поменяют, там будет висеть изображение нового. А потом, года эдак через полтора, сменят и портрет президента. А ещё точнее — на место Ельцина повесят портрет нового директора.
Полковник Иванов, сидящий во главе стола, смотрел на меня так, будто хотел загипнотизировать. Это высокий моложавый мужик, ему под полтинник, но выглядит на сорок с небольшим, ещё и спортивный. Он нездешний, это «варяг» из Питера, здесь он работает года три, и уже заработал репутацию человека, с которым лучше лишний раз не связываться, а ещё научился ругаться и материться, как местные, уже не отличишь.
Но внешность киноактёра портили мешки под глазами и отросшая щетина — он много пьёт в последние дни. Я об этом не знал наверняка, но сразу понял, что он квасит каждый день после похорон сына.
Он и сейчас пьяный, понятно по запаху и сбитым движениям. Плохо, разговор будет вести сложнее. Но мне не привыкать общаться с людьми, и не с такими разговаривал. Да и чекисты никогда до конца не пьянеют.
Но начали мы вежливо.
— Примите мои соболезнования, Валентин Сергеич, — сказал я, усаживаясь за стол. — Жаль парня, ещё бы жил да жил.
— Благодарю, — произнёс он, всё так же внимательно разглядывая меня. — А вы об этом осведомлены, я смотрю.
Пока он вежливый, но многие встреченные мною комитетчики демонстративно вежливы до поры до времени. Но его вежливость меня не обманывала, человек это резкий и импульсивный, в любую секунду может распсиховаться и всё изменится, тем более, когда пьяный. Но к этому я готов.
— Работа такая, — произнёс я. — А узнавать всё это мне пришлось по грустному поводу. Младшему брату моего лучшего друга тоже дали дозу на пробу. Даже не так. Дали как рекламу, чтобы сманил друзей и привёл к барыге…
Я смотрел на него и ждал, когда он взорвётся. Для тех, кто только с ним познакомился, эта черта может сбить с толку. Но я с ним общался в первой жизни. И даже выпивал.
— Я начал разбираться, — продолжал я, — кто это придумал и кто за ними стоит, ну и тут пришла мысль…
— К сути уже! — резко вскричал он. — Чё ты мне мозги паришь?! Или из тебя выбивать всё силой надо?! Так щас оформим всё! В изолятор, и там всё расскажешь!
Вот и вся вежливость закончилась. В кабинет зашли двое в штатском и стали ждать приказ меня увести. И он не шутит, действительно
Иванов подошёл ближе и сел ко мне вплотную, пытаясь нарушить личное пространство. Пахнуло перегаром. Рукой махнёт — и утащат меня.
Но я не отшатнулся, продолжил говорить спокойно, даже голос не сбился.
— Можешь выбивать силой, но все причастные уже в курсе, что за ними скоро придут, — размеренно произнёс я, глядя ему в глаза. — Только время потратишь впустую. Виновные скроются, оставят только козлов отпущения. А толку тебе от барыг мелких? Ты даже не знаешь, кто именно ту дозу дал.
— Вот как, — он усмехнулся. — А тебя с толку не собьёшь, даже не вспотел.
— Не в сауне, чтобы потеть. И я предлагаю не просто кого-то одного наказать — а всех разом, пока возможность есть. Толку-то кого-то одного ловить? Даже если его пристрелят, да даже если ты сам кого-то одного грохнешь, то ничего не изменится, проверено. Надо иначе действовать. Всем разом, говорю. Уже много кто хочет в этом поучаствовать, много у кого в городе эта банда поперёк горла стоит. Вот и я к тебе пришёл, когда все данные собрал.
— А ты хорошо подготовился, — Иванов поднялся и подошёл к сейфу в углу.
Два человека в штатском молча вышли, прикрыв за собой дверь. Значит, пока говорим спокойно, но всё может измениться в любую минуту.
Иванов тоже любит испытывать людей, но в отличие от Некрасова из РУБОП, вопрос стоял не в уважении. Иванов может серьёзно испортить жизнь тем, кто ему не понравился. Иллюзий я не строил, человек это жёсткий и опасный, но работать с ним можно.
— Я долго готовился, — произнёс я, — и все козыри у меня на руках. Я знаю имена, знаю, кто помочь тебе может из местных. И сам помогу, но и я к тебе не просто так пришёл.
— В сделках не участвую, — бросил он, ковыряясь в сейфе.
— А кто про сделки говорит? Мы на одной стороне, и против одного и того же боремся. Но у меня младший брат есть, кто может в замес попасть из-за этого. Родной мне человек, один из немногих, кто остался, но запутался, а я всё исправить хочу. Ты меня понять должен. У тебя же второй сын растёт, тебе его в люди вывести надо. Давай этот вопрос закроем. Кого надо — того наказать, а потом дальше жить. Время-то сложное, надо родных сейчас держаться. Больше некого.
— Вот вчера очень хотел с тобой поговорить, — хрипло сказал Иванов и достал из сейфа бутылку коньяка. — И даже поручение дал тебя найти. И вижу, что не зря разговора ждал, говорить ты умеешь. Ладно, чё тебе надо? Капитализм настал, никто просто так ничего не делает, это я понимаю.
Зазвонил телефон, он поднял трубку и через десяток секунд положил её, не сказав ни слова. Пробили про меня, что смогли, и доложили ему. Но это я ожидал.
— Надо мне немного, — сказал я. — Назову я тебе имена, но с одним из этих людей связан мой брат. Но я тебе гарантирую, что к тому, что с твоим сыном случилось, он не причастен никак. И мне надо твёрдо знать, что его к этому не подтянут никак.