Габриэль Гарсиа Маркес. Биография
Шрифт:
Гарсиа Маркес решил не возвращаться в Колумбию на первый тур выборов, назначенных на май. Но, находясь у себя дома в Мехико, он выступил по телевидению, объясняя, почему он поддерживает баллотирующегося во второй раз кандидата от консерваторов Андреса Пастрану и обязуется «стоять плечом к плечу с Андресом». Гарсиа Маркес поддерживает консерватора! Что сказал бы полковник Маркес?! Родственники писателя были недовольны и, в общем-то, обескуражены его «изменой». Но говорили, что Пастрана близок с кубинцами из Майами и, вероятно, Гарсиа Маркес счел, что тот тем или иным способом будет содействовать урегулированию кубинского вопроса. Предполагалось, что Гарсиа Маркес со своей стороны будет способствовать развитию системы образования. Этот вопрос в политической программе Пастраны был вторым по важности после налаживания позитивного диалога с герильей.
Либеральная пресса, хотя и без особой охоты, набросилась с яростной критикой на Гарсиа Маркеса. Д'Артаньян напечатал в El Tiempo блестяще остроумную статью, которая явно должна была стать эпитафией на политической могиле Гарсиа Маркеса, ибо если до сей поры он участвовал в политической жизни Колумбии, то теперь уж, конечно, в глазах либералов как политик он умер. Правда, сомнительно, что его влияние на администрацию Пастраны было очень уж велико. Никто не видел, чтобы он и Андрес когда-либо «стояли плечом к плечу» [1264] .
1264
El Tiempo, 7 junio 1998.
1265
«Pastrana desnarcotiza la paz. Con apoyo del BID se constituye Fondo de Inversi'on para la Paz (FIP)», El Espectador, 23 octubre 1998.
1266
«Salsa Soir'ee: fete for Colombian president а strange Brew», The Washington Post, 29 October 1998.
В конце 1997 г. его телевизионную программу закрыли, и он почти сразу принял решение о покупке журнала Cambio [1267] — изначально отпрыска испанского журнала Cambio 16, который был весьма влиятельным изданием во время переходного периода в Испании в 1980-х гг. Cambio («Перемены» — единственный лозунг предвыборной кампании Пастраны) был непосредственным конкурентом самого влиятельного политического еженедельника в Колумбии, журнала Semana; эти два издания конкурировали между собой примерно как The Times и Newsweek. Гарсиа Маркес услышал, что Патрисия Лара, близкий друг и коллега его брата Элихио, намерена продать этот журнал, и он вместе с Марией Эльвирой Сампер, бывшим директором «Кью-Эй-Пи», Маурисио Варгасом, сыном Хермана Варгаса (он входил в состав правительства Гавириа и был известным критиком Сампера), сотрудником журнала Semana Роберто Помбо и другими решил подать коммерческое предложение (в списке претендентов значилась и Мерседес). К Рождеству сделка была заключена; новая компания называлась «Абренунсио С.А.» — по имени просвещенного врача-скептика из повести «Любовь и другие демоны», — и в конце января Гарсиа Маркес начал писать длинные статьи — главным образом об известных личностях, как он сам (Чавес, Клинтон, Уэсли Кларк, Хавьер Солана), — чтобы журнал лучше раскупался. В следующем году Ларри Ротер из The New York Times беседовал с писателем и отметил, что «в тот вечер в конце января 1999 г., когда Cambio отмечал свое возрождение, он пробыл на торжестве до полуночи, привечая две тысячи приглашенных гостей, а потом вернулся в редакцию и всю ночь писал длинную статью о новом президенте Венесуэлы, Уго Чавесе, которую он закончил с восходом солнца, точно к сроку. „Сорок лет так не работал, — произнес он с наслаждением в голосе. — Это так здорово“» [1268] .
1267
ГГМ и его коллеги отозвали свою заявку, убежденные в том, что Сампер ее не удовлетворит. В беседе со мной в апреле 2007 г. Сампер отрицал, что такое решение было принято, но категорично заявил, что «в демократическом мире никакое правительство не обязано благоволить к своим противникам».
1268
Larry Rohter, «GGM embraces old love (that's news!)», New York Times, 3 March 1999.
Очерк о Чавесе получился весьма информативным. Полковник Уго Чавес — солдат, военный, попытавшийся свергнуть друга Гарсиа Маркеса — Карлоса Андреса Переса. Но это также человек, который, придя к власти в Венесуэле, помогает Кубе Кастро в новом тысячелетии удержаться на плаву, обеспечивая бесперебойные поставки дешевой нефти. Последователь Боливара, он выступает за независимость и единство Латинской Америки и готов на эти цели тратить венесуэльские деньги. Поскольку Гарсиа Маркес тоже вел закулисную деятельность, нацеленную на оказание помощи Кубе и объединение Латинской Америки, можно было ожидать, что Чавесу гарантирована его пусть и не демонстративная, но безоговорочная поддержка. Однако Гарсиа Маркес всегда довольно сдержанно относился к Чавесу, возможно потому, что он общался с Пастраной и Клинтоном, а Чавес исповедовал непримиримый антиамериканизм. В январе 1999 г. писатель познакомился с Чавесом в Гаване и полетел с ним в Венесуэлу, откуда потом возвратился в Мексику. После он написал длинную статью, которая разошлась по всему миру — принеся много денег Cambio — и вызвала большой резонанс. Заканчивалась она так:
Наш самолет приземлился в Каракасе около трех часов ночи. Я смотрел в окно на тот незабываемый город, на море огней. Президент на прощание обнял меня по-карибски. Когда я провожал его взглядом — он шел в окружении своих телохранителей, увешанных военными регалиями, — у меня возникло странное чувство, что я летел и беседовал с двумя совершенно разными людьми. Одному из них судьба дала шанс спасти свою страну; другой — романтик, который живет в мире иллюзий и может войти в историю как демон [1269] .
1269
GGM,
В действительности Гарсиа Маркес был на Кубе, отмечая вместе с Кастро — и теперь уже со столь же вездесущим Жозе Сарамаго, лауреатом Нобелевской премии, коммунистом и убежденным революционером, — сороковую годовщину кубинской революции. Фидель, в очках, выступил с речью, в которой заявил, что в эпоху транснационального капитализма (для магнатов) и потребительского капитализма (для их покупателей) мир превратился в «гигантское казино» и что следующие сорок лет будут решающими и могут привести мир либо к краху, либо к новым высотам, в зависимости от того, поймет ли человечество, что единственная надежда на выживание для всей планеты — это положить конец капиталистической системе [1270] . Как знать, что думал на этот счет Гарсиа Маркес? Взгляд у него был как у больного человека — рассеянный и отрешенный. Тем не менее он всячески старался повысить популярность Cambio, который распродавался из рук вон плохо. Еще одна написанная им статья — «Почему моему другу Биллу пришлось лгать», — получившая еще более широкое распространение, чем очерк о Чавесе, привела в смятение женщин по всему миру, ибо Маркес в ней, вместо того чтобы сделать упор на зловещих аспектах заговора республиканцев с целью подвергнуть импичменту Клинтона, вывел американского президента типичным парнем, ищущим сексуальных наслаждений — как все типичные парни — и пытающимся скрыть свои похождения от жены и всех остальных.
1270
«Castro augura el fin del capitalismo en el mundo», El Pa'is, 3 enero 1999.
В Гаване Гарсиа Маркес слушал, как Фидель призывает покончить с капитализмом, приступившим к последней стадии уничтожения планеты. А потом, в последний год XX столетия, приехав в Европу, чтобы выполнить целый ряд обязательств и взять интервью у знаменитостей для своего журнала Cambio, принял участие в деятельности новой организации под названием «Иберо-американский форум»; это было необычное собрание интеллектуалов и магнатов, ставившее перед собой цель по-новому осмыслить проблемы мирового процесса. ЮНЕСКО, Межамериканский банк развития и новое испанское правительство организовали в Мадриде предварительную встречу. Отчасти это было продолжением шоу Гарсиа Маркес — Сарамаго. В своем коротком выступлении Гарсиа Маркес заявил, что Латинская Америка шла не своей стезей: «И вот мы превратились в лабораторию несбыточных иллюзий. Наше главное преимущество — творческий потенциал, а мы по-прежнему живем замшелыми доктринами, в условиях чужих войн, — мы, наследники злополучного Колумба, открывшего нас случайно, когда он искал Индию». Боливара Маркес опять назвал символом неудачи и повторил то, о чем он говорил в нобелевской речи: «Так что давайте жить спокойно в своем Средневековье». Позже он прочитал всем один из своих новых рассказов, «Мы увидимся в августе», в котором повествуется о супружеской неверности — не самая подходящая вещь для форума [1271] . Сарамаго, взяв на себя роль, которую прежде играл Гарсиа Маркес, предложил всему миру «стать мулатами», поскольку тогда отпадет всякая необходимость спорить о культуре.
1271
Rosa Mora, «GGM seduce al p'ublico con la lectura de un cuento in'edito», El Pa'is, 19 marzo 1999.
Спустя несколько недель Гарсиа Маркес снова приехал в Боготу, чтобы присутствовать на церемонии присуждения звания почетного доктора Колумбийского лингвистического института Карлосу Фуэнтесу и владельцу El Pa'is Хесусу де Поланко. Он сидел на трибуне, но не выступал. Выглядел он сильно постаревшим. А потом, как и в 1992 г., оказалось, что природное расположение Боготы, находившейся высоко над уровнем моря, спровоцировало утомление, какого он не знал в Европе. Маркес заболел. На несколько недель исчез с публичного радара. Говорили, что у него рак. Мерседес отрицала эти слухи и просила журналистов немного «потерпеть». Сначала сообщили, что у него некая странная болезнь под названием «синдром общего истощения организма». Но все боялись худшего. В итоге у него выявили лимфому — рак иммунной системы.
И опять он заболел в Боготе. И опять Богота поставила ему диагноз. Правда, на этот раз, учитывая серьезность заболевания, он поехал на обследование в Лос-Анджелес, где жил его сын Родриго. Диагноз подтвердился. На семейном совете было решено, что курс лечения он пройдет в Лос-Анджелесе, и Гарсиа Маркес снял сначала квартиру, затем небольшой домик неподалеку от больницы. Постоянно появлялись новые методы лечения лимфомы, и теперь шансов на излечение было гораздо больше, чем в то время, когда в Нью-Йорке от аналогичного заболевания умирал Сепеда. Гарсиа Маркес и Мерседес навестили дочь Сепеды. Патрисию. Она по профессии была переводчиком и в их прошлые визиты в США помогала им — прежде всего в организации встреч с Биллом Клинтоном. Патрисия была замужем за Джоном О'Лири. Сподвижник Клинтона, тоже адвокат, в прошлом он был послом в Чили. Каждый месяц, пройдя курс лечения и сдав соответствующие анализы, Гарсиа Маркес, как он сам потом рассказал мне, «шел к врачу, чтобы узнать, будет он жить или умрет». Но из месяца в месяц результаты были все более обнадеживающими, и к осени он вернулся в Мехико, откуда ежемесячно ездил в Лос-Анджелес на очередное обследование.
В конце ноября 1999 г. я прилетел в Мехико на встречу с Гарсиа Маркесом. Он заметно похудел и полысел, но был бодр и энергичен. И мне опять подумалось: надо же, он всю жизнь боялся смерти, но в решающий момент проявил себя несгибаемым борцом. Наша встреча была очень эмоциональной: Гарсиа Маркес знал, что четыре года назад у меня тоже признали лимфому, но я выжил [1272] . Как сказал мне писатель, он многие месяцы ничего не делал, но теперь опять просматривает свои наброски к мемуарам. Он прочел мне отрывок о той поре, когда он родился. Мерседес дышала спокойствием, но я видел, что даже ее ресурсы на пределе. Тем не менее казалось, что она будто создана для такой ситуации: она не суетилась вокруг мужа, держалась так, словно не происходит ничего чрезвычайного, создавала в доме атмосферу нормальности. Родителей навестил Гонсало с детьми, и дедушка вел себя как обычно.
1272
В то время я находился в Англии, и 28 июня, когда Гарсиа Маркесу поставили диагноз, он позвонил мне из Боготы. Он знал, что в 1995 г. у меня признали лимфому. Он сказал: «Никогда в жизни я не чувствовал себя таким обессиленным, как тогда, когда это началось. Во мне не осталось ни капли энергии». Мы поговорили, конечно, о его болезни и о том, как с ней бороться: что есть, что думать, как жить. «Что ж, — сказал он, — теперь мы с тобой товарищи по несчастью». Я чувствовал, что он шокирован до глубины души, но полон решимости бороться. Но я также сознавал, что ему уже семьдесят два года.