Габриэль Гарсиа Маркес. Биография

Мартин Джеральд

В самолете Гарсиа Маркес имел долгую беседу с колумбийской журналисткой Маргаритой Видаль, которая позже напишет подробный отчет об этой драме [1025] . Пока они летели над Карибским морем, Гарсиа Маркес заверил ее, что ни Кастро, ни Торрихос не поставляют оружия колумбийской герилье: Кастро заключил соглашение с Лопесом Микельсеном, обязуясь не оказывать военную помощь повстанцам, и держал свое слово. Он, Гарсиа Маркес, вернется в Колумбию, когда Лопес Микельсен снова станет президентом. Он сказал, что является ярым противником терроризма: единственное перспективное решение — это революция, каких бы жертв она ни стоила, но он пока не видит, как этого можно достичь. Колумбия всегда была страной с низким национальным самосознанием, всегда отдавала предпочтение популизму, а не революции. Колумбийцы теперь уже ни во что не верят, политика никогда ни к чему хорошему их не приводила, и теперь они придерживаются принципа «каждый сам за себя», что чревато полным разложением общества. «Страна без организованных левых сил, с левыми, не способными никого ни в чем убедить, страна, которая всю жизнь только тем и занимается, что рвет себя на части, — такая страна

ничего не сможет добиться».

1025

См. Vidal, Viaje а la memoria, p. 128–139.

Все это было удивительной декорацией для публикации повести под названием «История одной смерти, о которой знали заранее». Можно представить, как несколькими днями раньше колумбийские офицеры, сидя в своих казармах, посмеивались над тщеславным леваком-coste~no, для которого они приготовили неприятный, каверзный сюрприз. В итоге птичка улетела, и торжество по поводу подарка Колумбии — нового произведения, который Маркес приурочил ко времени своего возвращения на родину, — пройдет в Боготе без него.

Читатели обнаружили, что «История одной смерти…» — это повествование о драматическом событии. И все же это одна из тех книг, у которых после публикации начинается своя драматическая история. Повесть была издана одновременно в Испании (издательством «Бругера»), в Колумбии («Овеха Негра»), в Аргентине («Судамерикана») и в Мексике («Диана»), и поначалу продажи были астрономические. 23 января 1981 г. Excelsior сообщила, что в испаноязычном мире напечатано более миллиона экземпляров — по 250 000 в обложке в каждой из четырех стран и 50 000 в переплете в Испании. Сообщалось, что «Овеха Негра» закончила печатать тираж только в апреле. В истории латиноамериканского романа еще не было такого, чтобы один тираж какой-то одной книги печатался столь долго. 26 апреля Excelsior написала, что в одной только Мексике на рекламу этой повести было потрачено 140 000 долларов. «Историю одной смерти…» стали переводить на тридцать один язык. Продавцы газет и жующие жвачку уличные торговцы продавали ее по всей Латинской Америке.

Вскоре после публикации повести журналисты взяли интервью у директора издательства «Овеха Негра» Хосе Висенте Катараина [1026] . Как оказалось, был напечатан не один миллион экземпляров, а два: один миллион в Колумбии, еще один — в Испании и Аргентине (хотя Катараин всегда мухлевал с цифрами — уже одно название его издательства, которое переводится как «Паршивая овца», говорит само за себя). Если прежде в Колумбии самый крупный тираж первого издания насчитывал 10 000 экземпляров, то первое издание новой книги Гарсиа Маркеса по тиражу превзошло все когда-либо публиковавшиеся художественные произведения в мире. Два миллиона экземпляров — это 200 тонн бумаги, 10 тонн картона и 1600 килограммов типографской краски. Понадобилось сорок пять «Боингов-727», чтобы развезти эти экземпляры по одной только Колумбии. А тут еще и сам Гарсиа Маркес 29 апреля заявил во всеуслышание, что «История одной смерти…» — его «лучшее творение». Правда, 12 мая некоторые колумбийские критики сказали, что эта книга — «чистое надувательство», произведение чуть более длинное, чем рассказ, и не является новым словом в творчестве писателя [1027] . Однако «История одной смерти…» стала самой продаваемой книгой в Испании, где ее неизбежно сравнивали с драмой «Фуэнте Овехуна» Лоле де Веги, и занимала первую строчку в списках продаж до 4 ноября. В Испании в 1981 г. повесть стала бестселлером. И Габо, великий прозаик, вновь был на коне.

1026

«GGM у su nuevo libro vistos а trav'es de su editor», El Espectador, 3 mayo 1981.

1027

См. Excelsior, 12 mayo 1981.

7 мая боготский адвокат Энрике Альварес предъявил Гарсиа Маркесу иск на полмиллиона долларов за то, что в своей повести он оклеветал братьев Чика: те были признаны невиновными, а в книге они представлены убийцами. Вопиющее оскорбление для писателя, принимая во внимание, что тридцать лет назад братья и впрямь убили (хоть закон их и оправдал), возможно, невинного беднягу Каетано Хентиле [1028] . Некоторые из других центральных персонажей книги, люди, ставшие прототипами или считавшие, что являются прототипами, а также члены их семей, собрались в Колумбии — некоторые прилетели аж из других частей света, — чтобы выразить свое недовольство. Они будут разочарованы: им не удастся отщипнуть ни крошки от астрономического дохода Гарсиа Маркеса, ибо в судах Колумбии работают по большей части профессионалы, имеющие помимо юридического хорошее литературное образование. Они видят тонкую грань между исторической правдой и художественным вымыслом и не позволят покуситься на творческую свободу автора.

1028

Excelsior, 7 mayo 1981.

«История одной смерти…» — одно из самых популярных у читателей и даже у критиков произведений Гарсиа Маркеса; раз прочитав его, уже не забудешь. И в то же время это, пожалуй, одна из самых пессимистичных его работ. Очевидно, в силу того, что его политическая деятельность в 1974–1980 гг. принесла ему разочарование, да и Колумбия в конце того периода тоже не очень его радовала.

21 мая Гарсиа Маркес вместе с Карлосом Фуэнтесом. Хулио Кортасаром и вдовой Сальвадора Альенде Ортенсией присутствовал на инаугурации Франсуа Миттерана. Это была первая из многих подобных церемоний, которые он посетит в последующие годы и первая из многих, срежиссированных его друзьями, хотя ни одна не была столь впечатляющей, помпезной и даже возвышенной, как то удивительное зрелище, что устроил Миттеран — политик, обладающий высоким самосознанием и хорошо разбирающийся в исторических процессах.

Представить только, какой длинный путь прошел Гарсиа Маркес с той поры, когда он был почти что парижским клошаром! [1029] В следующем месяце он окажется в Гаване и остановится в отеле «Ривьера», где по распоряжению кубинских властей на его имя был постоянно забронирован номер. Его отношения с Фиделем вошли в определенную колею. Они ежегодно отдыхали вместе в резиденции Кастро на острове Кайо-Ларго, где иногда в узком кругу, иногда в обществе друзей плавали на его быстроходном судне «Акуарамас». Особенно довольна была Мерседес, ибо Кастро умел очаровывать женщин: он всегда был обходителен, по-старомодному галантен, что ей льстило и доставляло удовольствие.

1029

См. GGM, «Mitterrand, el otro: el presidente», El Espectador, 24 mayo 1981.

Теперь Габо и Фидель чувствовали себя непринужденно в обществе друг друга, и колумбиец играл роль недовольного младшего брата. Неспортивный, угрюмый, он вечно сетовал по поводу своих обязанностей, жаловался на голод и прочие невзгоды, что неизменно вызывало смех у Кастро. Конечно, слабости его товарищей не всегда забавляли команданте, но в отношении Гарсиа Маркеса он делал исключение. И на то были причины. Габо не только вел себя как младший брат и был с ним почтителен; он также знал, когда можно подурачиться, выступить в роли придворного шута, но никогда не переступал грани дозволенного. Фидель не благоговел перед писателями, не считал, что обязан уважать их свободу, но он умел ценить лучших в своем деле.

Был человек, который почитал Гарсиа Маркеса даже больше, чем Кастро, и относился к нему как к старшему, более мудрому и столь же дерзкому брату. Этим человеком был панамский генерал Торрихос. Фелипе Гонсалес рассказывал мне, что ему особенно запомнилось, как Торрихос и Гарсиа Маркес однажды проводили время в одном из домов генерала. Они бражничали, дурачились, хохмили, а потом вдруг начался тропический ливень. Они бегом покинули балкон, где распивали бутылку виски, и под проливным дождем стали кататься по газону, дрыгая в воздухе ногами, хохоча во все горло, будто мальчишки, которым нравится играть вместе [1030] . Гарсиа Маркес навестил Торрихоса в конце июля. Он приехал вместе с венесуэльцем Карлосом Андресом Пересом и Альфонсо Лопесом Микельсеном. Маркес надеялся, что последний победит на очередных выборах, которые должны были состояться в следующем году. Вчетвером они провели выходные на чудесном острове Контадора. Гарсиа Маркес пробыл у своего друга-военного несколько дней, а потом вернулся в Мексику. Тогда как раз вся планета, даже Латинская Америка, раскрыв рот, смотрела по телевидению трансляцию проводившейся в Лондоне церемонии бракосочетания принца Чарльза и леди Дианы Спенсер. Однако 31 июля Гарсиа Маркес получил известие, самое страшное со времени гибели Сальвадора Альенде в 1973 г., которое стало для него и глубоко личным потрясением: сообщалось, что Торрихос погиб в авиакатастрофе в горах Панамы. Гарсиа Маркес лишь в последний момент решил не лететь вместе с ним.

1030

Фелипе Гонсалес, интервью (Мадрид, 1997).

В прессе строились предположения, что, возможно, Торрихоса убили, и также — в последние четыре дня — журналисты гадали, будет ли Гарсиа Маркес присутствовать на похоронах. К их удивлению и разочарованию, он не поехал. Его объяснение тут же вошло в список канонических изречений Гарсиа Маркеса: «Я не хороню своих друзей» [1031] . Надо признать, весьма странное заявление со стороны автора повестей «Палая листва» и «Полковнику никто не пишет» — двух произведений, в которых описываются похороны и утверждается, что достойные проводы усопшего — это наш моральный долг, пожалуй, самое малое, что можно потребовать от нашего вечно нерешительного человечества — как в «Антигоне».

1031

Excelsior, 4 agosto, 1981.

Гарсиа Маркес не хоронил своих друзей, но он продолжал их восхвалять: 9 августа, пока он был на галисийской ярмарке в Ла-Корунье, в El Espectador вышла его поминальная статья «Торрихос» [1032] . Некоторые считают, что он проявил бессердечие, противореча самому себе. И все же смерть Торрихоса потрясла его до глубины души. Позже Мерседес рассказывала: «Они с Торрихосом были большими друзьями, он по-настоящему его любил. И был очень расстроен его смертью, так что даже заболел. Ему так его не хватает, что он с тех пор ни разу небыл в Панаме» [1033] . Сам Гарсиа Маркес позднее, рассуждая о гибели друга, заметил: «На мой взгляд, Торрихос слишком много летал, иногда и без надобности: не сиделось ему на месте. Он слишком часто испытывал судьбу, постоянно провоцировал ее, как и своих врагов. В верхах ходят слухи, что один из его помощников перед самым отлетом оставил на столе рацию. Говорят, что, когда охранник вернулся за рацией, на ее месте уже лежала другая, начиненная взрывчаткой. — Но, будучи Гарсиа Маркесом, он добавил: — Может, это и не правдивая история, но для писателя весьма привлекательная» [1034] .

1032

«Torrijos», El Espectador, 9 agosto 1981.

1033

См. Beatriz L'opez de Barcha, «Gabito esper'o а que yo creciera», Carrusel, Revista de El Tiempo, 10 diciembre.

1034

Цит. по: Jos'e Pulido, «No quiero convertirme en la estatua del Premio Nobel», Muro de confesiones (Caracas, El Libro Menor, Academia Nacional de la Historia, 1985), p. 9–18.