Гадюки в сиропе или Научи меня любить
Шрифт:
*
Эшли возвращался домой поздно вечером.
Состояние у него было неважное. Создавалось впечатление, что кто
то из него душу вынул, разобрал на кусочки, заново собрал, и вновь вложил в тело. Да только в процессе один из элементов был утерян, потому сейчас была в груди какая
то поразительная пустота, которую никогда и ничем не заполнить. Как ни старайся, все равно ничего хорошего не выйдет, только напрасно время будет потеряно.
Толкнув калитку, он зашел во двор, пересек его и остановился у двери, раздумывая,
Сегодня хоронили Люси.
Организацией похорон, как ни странно, занялась Кристина, которая совсем недавно кричала, что нет у нее дочери. Никогда не было. Сейчас, когда Люси, на самом деле, не стало, она пересмотрела свои принципы. Не все, конечно. Только те, что были связаны с дочерью. Директриса поняла свою ошибку, но, в который раз выместила свое зло на другом человеке. В смерти дочери она обвинила не тех подонков, что ворвались в школу с оружием в руках, а Дитриха. Паркера это решение не удивило. Чего
то подобного он ожидал с самого начала, когда только узнал о происшествии в школе.
Увидев сюжет в новостях, Эшли на время потерял дар речи. Отказывался верить в произошедшее. В новостях показывали пустую школу, разбитые окна, коридор, усеянный осколками стекла, подсохшую кровь на полу, устеленном паркетом. Потом на экране появились кадры со школьных камер слежения, и Паркер увидел то, что творилось там непосредственно в момент трагедии. Увидел он и своего соседа с Люси на руках. В тот момент Паркеру оставалось только открывать и закрывать рот, но ни слова он не мог произнести вслух.
Поздно вечером в соседнем доме снова разразился грандиозный скандал, главный лейтмотивом которого стала фраза: «Из
за этой твари погибла моя дочь». Вильямс нарисовалась на пороге чужого дома, сразу кинулась в атаку, она кричала, плакала, слала проклятия в адрес Дитриха, обвиняла его во всех грехах, время от времени кричала, что это именно он должен был сдохнуть, а не её девочка. Родители Ланца пытались вмешаться в скандал, но Дитрих быстро оттеснил их, заявив, что это его личное дело, потому разбираться со всем происходящим будет только он. Потому что он давным
давно стал самостоятельным, а, значит, способен сам отвечать за свои поступки.
Кристина была, как разъяренный коршун. Налетела на Дитриха, расцарапала ему лицо. Сейчас на щеке красовались живописные царапины, оставленные её ногтями. Дитрих не сдержался, ударил женщину по лицу, высказав, что она сама во всем виновата, и не следовало подталкивать их с Люси друг к другу. Все её поступки – форменный бред, и сейчас она пытается не искупить свою вину, а просто очерняет всех, кто оказался на деле лучше нее. Сама указала дочери на выход, сама от нее отказалась, а теперь корчит из себя добрую, заботливую мать, готовую ради ребенка на всё.
– Гори в аду, выблядок! – кричала Кристина.
– Провались к дьяволу, – отвечал ей Дитрих.
В итоге Кристина бросила Дитриху в лицо его документы, уведомив, что он может начинать искать себе новую школу. В этой она его видеть не желает, потому что соблазн сгноить заживо неугодного мальчишку слишком велик. А потом
На следующий день занятия в школе проходили в обычном режиме. Ничто не напоминало о трагедии. В окна вновь вставили стекла. Кровь смыли, осколки убрали. Коридор закрыли. На всякий случай. Чтобы зеваки туда не заглядывали. Паркер шел по коридорам, видел толпы школьников, стоявших у закрытых дверей и перешептывавшихся о произошедшем событии. Ему было не по себе от того, что творится вокруг. Лица школьников были заинтересованными, некоторые даже улыбались, кое
кто смеялся. Это в представлении Эшли было дикостью, но никак не нормальной реакцией на произошедшее.
В середине дня его вызвала к себе в кабинет Кристина.
О чем она хочет поговорить с ним, Паркер представлял смутно. У них уже давно закончились общие темы для разговоров, а новых как
то не случилось. В глубине души Эшли относился к женщине с ненавистью. Может, она это чувствовала. Может, нет. Но все равно зачем
то позвала к себе.
Все оказалось проще простого, загадка вмиг решилась.
Госпожа директор пригласила его на похороны. При этом не удержалась от язвительного замечания на тему того, что Эшли может напомнить своему соседу, что его как раз никто на похоронах видеть не желает, потому Дитриху не стоит и пытаться на них попасть. В который раз Паркер подивился, насколько глупая женщина стоит во главе школы. Она похороны дочери расценивала, как шоу, на которое кто
то может попасть, а кто
то не пройдет фейс
контроль и останется за бортом. Это выглядело, да и звучало мерзко. Излишне цинично.
– Придешь? – поинтересовалась Кристина деловито.
– Да, – кивнул Эшли.
Женщина открыла блокнот, черканула пару раз ручкой, прошептав что
то вроде «ещё один». Подняла на него глаза и спросила:
– Что
то еще?
– Нет.
– Тогда свободен.
Паркер поднялся из кресла и пошел к выходу. Покинул он не только кабинет, но и школу. Атмосфера учебного заведения действовала на него угнетающе, а после разговора с директрисой в душе появился неприятный осадок. Всё время хотелось нагрубить ей, но Эшли старательно держал себя в руках. В отличие от Дитриха, он умел в нужный момент прикусывать язык. Ценное умение, как ни крути.
У ворот школы стоял Ланц. Он смотрел на школу таким взглядом, будто желал ей обрушиться прямо сейчас, погребая под собой директрису и всех тех, кто являясь её прихлебателями, отравляли Люси существование при жизни.
Паркер не во всем поддерживал Ланца, но в отношении Кристины был с соседом солидарен. Сегодняшняя сцена в кабинете окончательно его добила. Все слишком наигранно. Показуха сплошная, и эта постоянная невозмутимость, от которой у нормального человека мозги закипают.
– Не ожидал тебя здесь увидеть, – произнес Паркер вместо приветствия. – Кажется, тебе и к школе запретили приближаться. Разве нет?