Гадюки в сиропе или Научи меня любить
Шрифт:
то угнетающей. Полуразрушенный мост, покосившиеся деревья, и луна на заднем плане. Дитрих редко что
то рисовал, особого таланта в этом деле у него не было, но он и не из любви к прекрасному за карандаш ухватился. Для него это был один из способов выплеснуть свои негативные эмоции, которых было хоть отбавляй.
Скептически посмотрев на свой рисунок, Дитрих без сожалений разорвал его на клочки, смял в комок и бросил в корзину.
К вечеру эмоции утихли. Он по
прежнему готов был вцепиться в горло директрисе, но теперь смотрел на все не через пелену ярости и понимал, что своими действиями жизнь Люси не
Звонок в дверь отвлек его от грустных мыслей. Лота, как всегда, не спешила открывать, в глубине души искренне надеясь, что посетитель уйдет, не дождавшись, пока дверь перед его носом распахнется. Но визитер был настойчив. Дитрих бросил карандаш на стол, вышел из комнаты и, сбегая вниз по лестнице, направился в прихожую. Лота уже была там, она стояла, распахнув дверь настежь, и с удивлением смотрела на посетителей. Взгляды пересеклись, Дитрих с трудом удержался от того, чтобы не схватить со стола книгу и не запустить ею в голову директрисы. Она старательно пыталась изобразить доброжелательность, растянув уголки губ в улыбке, но по глазам было видно, что доброта напускная. В глубине души Кристина по
прежнему Дитриха ненавидит, и желает ему – самое меньшее – попасть под машину.
– А вот, собственно, и виновник торжества, – пропела она почти ласково, но от подобной ласковости все воды мирового океана могли вмиг покрыться льдом. – Рада снова столкнуться лицом к лицу с тобой. Ты говорил, что я должна дать Люси свободу действий, позволить ей самой ориентироваться в жизни. Прекратить излишне оберегать её. Что ж, думаю, ты прав. Ты же говорил, что, действительно, серьезно настроен в отношении моей дочери. Вот только скажи мне, насколько хватит твоей любви? До первого секса? Или до тех пор, пока она не залетит? Потом выставишь за порог и скажешь, что знать её не знаешь?
– Мама! – раздался возглас Люси.
Девушка попробовала вырваться из цепких рук матери, но Кристина сжимала её запястье будто тисками. Захочешь получить свободу – уйдешь без руки.
– Стой, – прошипела Вильямс.
– Прекрати позориться, – продолжала взывать к матери девушка.
– Если кто тут и позорится, то только ты, – ответила Кристина все тем же, ледяным тоном. – Ты так геройствовал сегодня днем, – обратилась женщина уже к Дитриху, – что я подумала, а почему бы и нет? Забирай, она твоя. Только, если вы хотите быть вместе, сами о себе и заботьтесь. У меня больше нет дочери, она умерла.
– Мама, зачем ты говоришь подобные вещи?
– У тебя нет матери, – отчеканила Кристина. – Ты сама сделала этот выбор, я тебя ни к чему не принуждала. Если ты готова отказаться от матери ради чужого человека, то мне такая дочь не нужна. Я не терплю предателей под боком.
– Да где ты предательство
то усмотрела?! – не выдержала Люси, срываясь на крик.
– Сама догадайся, – отозвалась женщина, толкая девушку вперед и, наконец, отпуская её руку.
Люси от неожиданности запнулась о порог и, наверняка, упала бы, если бы Дитрих вовремя не подхватил её. Люси дрожала, как зайчишка, загнанный лисой. Сердце колотилось, как безумное, а в глазах читался страх вперемешку с отчаянием.
Кристина
– Если тебя через пару недель спишут со счетов, домой можешь не возвращаться. Хоть на коленях будешь ползать под дверью, все равно обратно тебя я не приму. Живи с тем, кого предпочла матери, шлюха малолетняя.
– Захотите забрать, я не отдам, – крикнул Ланц вдогонку, но мисс Вильямс его уже не услышала.
Произнеся свою гневную речь, Кристина скрылась в салоне автомобиля. Машина сорвалась с места, и в гостиной наступила гнетущая тишина. Лота первая нарушила её, захлопнув двери. Люси, по
прежнему, стояла, прижавшись к Дитриху, кусала губы, не зная, что сказать. То ли попытаться как
то извиниться за разыгравшуюся на глазах у посторонних людей семейную драму, то ли промолчать и не усугублять ситуацию.
– Извините, – прошептала в итоге.
– И что теперь делать? – растерянно выдала Лота.
Она в подобной ситуации оказалась впервые. Раньше никогда сталкиваться с такими случаями не доводилось. Слова о том, что родители могут выгнать своих детей из дома, казались ей нереальными. Она никогда не ставила себя на место таких родителей, для нее подобное поведение чем
то невозможным, надуманным было.
При всем своем человеколюбии, она не знала, как поступить. Конечно, выставить девушку на улицу, было в её представлении дикостью, и Лота никогда не стала бы этого делать. Для начала нужно было определиться хотя бы с тем, в качестве кого воспринимать их гостью. Судя по всему, сейчас перед ней стояла девушка Дитриха, и расценивать её стоило, как потенциальную невестку, но… Но мозг отказывался принимать такую правду.
Какая может быть семейная жизнь в семнадцать лет? Когда ничего нет за душой, ни образования, ни работы, ни первоначального капитала. Любовь? Она не самый лучший советчик в этом деле. Любовь приходит и уходит, а благоустроенного быта хочется всегда. То, что с милым рай и в шалаше – сказка. Стоит только попробовать испытать на свое шкуре все прелести совместного проживания, как дымка развеется, и от волшебства, именуемого счастьем, даже воспоминаний не останется.
– Не волнуйтесь, – вновь вмешалась Люси, опередив Дитриха, который только
только собирался высказать свою точку зрения. – Я здесь долго не задержусь. И жить тут я не буду. Может быть, мама завтра все обдумает и поймет, что поступила глупо…
– Это вряд ли, – не удержался от колкости Дитрих.
– В конце концов, я могу пожить некоторое время у друзей.
– Например? – вновь перебил её Ланц.
– Пока не знаю.
– Надеюсь, это не Паркер, – проворчал Дитрих.
– Может, и Паркер, – честно призналась Люси.
– Я возражаю.
– Но…
– Она привела тебя сюда, здесь и живи, – произнес он, перестав изображать ледяное изваяние.
– Дитрих, – позвала его Лота, обращая внимание сына на себя. – Думаю, нам стоит серьезно поговорить.
– Да, мама, – согласно кивнул он.
Сейчас Дитриху было не до споров.
Глава 13. Хроники семейной жизни Дитриха Ланца.
– Неужели? Вы, правда, живете вместе? – голос Керри в телефонной трубке звучал настороженно.