Гала и Элюар
Шрифт:
– Папа, брат, кузен, тетя… Это служащие управления. – По особой интонации, по тому, как дрогнула ее рука, Галя поняла, что последний снимок она должна разглядывать с особым тщанием.
– Этот?.. Ах, какие у него чудные глаза. Это твой? – Наобум Галя указала на молодого человека в первом ряду с вьющимися непослушными волосами и смелым взглядом. Лицо Лиды вдруг пошло пятнами, крупные зубы прикусили губу, а Галя, как будто не заметив ее волнения, небрежно отложила карточку.
– Как ты знаешь?
Галя пожала плечами.
– Нет, ты скажи! Почему ты указала на Мишеньку?
– Очень
Лида не угадала иронии, и вскользь брошенная фраза стала для Гали проклятьем. С того времени Лида буквально не отходила от нее. За обедом они сидели за одним столом, их кровати во время послеобеденного отдыха стояли на расстоянии локтя. Куда бы Галя ни пошла, Лида, как на поводке, следовала за ней: на террасу, в библиотеку, в зимний сад. И говорила, говорила, с наслаждением выплескивая слова.
Сначала Галя пыталась поддерживать разговор, но вскоре поняла, что это совсем необязательно. Она слышала ее бормотание, не слушая; они были рядом и в то же время далеко друг от друга, погруженные каждая в свои мысли.
* * *
В два шага Лида преодолела расстояние от двери до стула, села. В льющемся из окна ярком свете она выглядела особенно бледной. Зеленые глаза затянуло ряской, впадины щек стали глубже, скулы заострились. В ней не осталось ничего похожего на то наивно-восторженное создание, каким Галя ее знала с первых дней их знакомства. Еще за завтраком Лида казалась веселой и беззаботной, болтала о скорой поездке домой и своем отложенном до выздоровления замужестве.
– Ты слышишь? – спросила Лида шепотом и скрестила ладони на своей груди. Лучи солнца заиграли гранями аметиста на перстне. Галя невольно отметила, что этот перстень она видит впервые, до этого безымянный палец левой руки подруги украшало тоненькое колечко с камушком из бирюзы, вероятно, незатейливым подарком небогатого жениха. – Ты слышишь? – повторила она так же тихо.
– Что я должна услышать? – ответила Галя, стараясь придать голосу теплые оттенки.
– Тук-тук-тук. Трам-там-там. Трах-бабах. И снова… И опять…
Галя прислушалась. Кроме шумного дыхания Лиды – ничего, ни единого звука.
– Я ничего не слышу.
Лида подошла вплотную, присела перед ней, положила свои руки ей на колени.
– А теперь? Неужто ты ничего не слышишь? Не чувствуешь?
– Ничего, – ответила Галя, не отрывая взгляда от ее бледного, будто выстиранного с щелоком лица.
– Ты не слышишь? Моя самая близкая подруга! Не обманывай. Ты должна слышать. У меня такое чувство, что мое сердце как мяч. Большой, горячий. Таким мячом, мы играли в детстве. Подбросишь – мяч бух о стенку, гулко так, громко. Тук, тук, тук.
– Я не понимаю тебя.
– Я себя тоже не понимаю. Я вообще больше ничего не понимаю.
Лида встала с колен и быстрым шагом пошла к выходу. Некоторое время она постояла перед закрытой дверью.
Лида вдруг резко обернулась. В лице решительность – будто перед прыжком.
– Кузина прислала открытку. Хочешь посмотреть?
Порывистым движением она достала из кармана плоский прямоугольник
На открытке были изображены два херувима, держащие в руках золотистый свиток с надписью «Желаем счастья».
– Миленько, – выдавила из себя Галя.
– Прочти.
– Послание на французском?
Лида перевернула открытку, и Галя заметила, что текст написан по-русски.
– С каких пор ты перестала понимать кириллицу?
– Я не читаю чужих писем, – раздраженно сказала она.
– Не говори так! Ты не чужая, ты посвященная. Читай! Пожалуйста…
Галя пробежала глазами по строкам. Ничего необычного, стандартное послание от родственницы. Кто-то вышел замуж, кто-то отправился в путешествие. И подпись: «Целую, обнимаю, любящая тебя твоя кузина Лера, отныне и вовеки Левицкая».
– Разве можно так? – Лида выхватила открытку и вдруг одним движением разорвала пополам, бросила под ноги, начала топтать. – Ложь, ложь, ложь… Кругом одна ложь! Как она могла со мной так поступить! – кричала она. В этом яростном крике слышалось желание избавиться от переполняющей ее боли, необходимость протеста. Лида неистово, как беспомощный в гневе ребенок, топала ногами и продолжала кричать, – Это несправедливо. Нечестно. Что мне теперь делать? Как жить? Я сойду с ума… Помоги мне. Помоги!
Чтобы избавиться от неловкости и прекратить ее истерику, Галя привлекла Лиду к себе и ощутила, как гулко и часто, с перебоями бьется ее сердце.
– Я слышу, Лида, слышу, – торопливо заговорила она, – я слышу, как стучит твое сердце. Тук-тук-тук-тук… Да-да, наверное, как детский мячик.
– Не могу я так больше, не могу…
По впалым щекам одна за другой покатились крупные слезы, нос распух и покраснел, отчего Лида стала похожа на грустного клоуна.
– Давай не будем плакать, – с чувством превосходства спокойного человека сказала Галя. – Я тебя провожу в твою комнату. И не волнуйся, это вредно. Успокойся, пожалуйста.
– Да-да… Успокоиться?.. Да-да… – Губы Лиды еще дрожали, но поток слез иссяк. – Я успокоюсь. Да-да… несомненно. Я чувствую, я успокоюсь… Нетрудно, совсем нетрудно. Спокойна, я совсем спокойна. Что случилось? Совсем ничего… ничегошеньки. Я тут, она там. Пусть будет так, как будет. Я ни при чем. Кто меня, больную, станет спрашивать?..
Это невнятное бормотание вывело Галю из себя.
– Что случилось-то, расскажи толком? То ревешь белугой, то блеешь овцой. Ничего не поймешь.
– Не поймешь… Ты не поймешь. Я тебе доверилась, а ты… Ты такая же, как они! – Глаза Лиды вспыхнули гневом. – Вы все меня предали, все, все, все… Не хочу тебя видеть больше. Никогда! Ты тоже свой нечистый глаз на Мишеля положила, угадала, кто на фотографии самый лучший. Я здесь почти год и никому не нужна. А ты только приехала, и все мужчины вокруг тебя, как пчелы на мед. Как будто я не заметила, как мсье Жилетт тебе глазки строит, все норовит то ручку подать, то за локоток поддержать. И молодой француз… как его? Мамаша все рядом с ним квохчет… Только на тебя и пялится, вот-вот дырку протрет. Ты – ведьма, хоть и ангелом прикидываешься. Ненавижу тебя больше всех, ненавижу.