Гала и Элюар
Шрифт:
– Достаточно на сегодня пошлостей, – передернула она плечом, но ее ярко блестящие, будто отражающие свет луны глаза говорили о заинтересованности.
– Разве тебе не хочется наслаждаться жизнью в полной мере?! Я же вижу, что ты не из тех, кто смиряется. И не дура, чтобы выдувать мыльные пузыри. Иллюзии – те же пузыри с красивой, играющей всеми красками, но очень тонкой оболочкой. Бах, и нет ничего, только брызги, как от плевка.
Он смолк. По наступившей напряженной паузе она поняла, что он готовится сказать ей нечто важное.
– Ты знаешь, что стало с твоей подружкой? Как ее звали…
– Вы о ком? О Лиде?
– Ну да, наверное, ее так звали. Лида… Лучше, если ты от меня узнаешь. Я просто хочу, чтоб ты все правильно поняла.
Галя глубоко вдохнула: лесной свежий запах окружал ее – тяжелые ветви елей, занавесями ниспадающие в темноте, источали слабый хвойный аромат. Ей вдруг вспомнились еловые ветки, следами лапок оставленные на московской утрамбованной многими ногами снежной дороге после похорон одноклассницы.
– Живешь, мучаешься, страдаешь или, наоборот, веселишься и радуешься, а потом… гвозди по деревянным доскам – и ничего, пустота, – задумчиво произнес Марсель. – Как ты думаешь, что нас ожидает после смерти?
– Лида умерла? – догадалась Галя, и все ее тело сжалось, как в ожидании боли.
– Ты верующая? Я видел на тебе крестик. Помолись за нее. Наша Лида сейчас в чистилище.
– У православных нет чистилища. Лида – наивная душа, таким уготовано место в раю, – неуверенно произнесла она. – Когда ее не стало? Почему от меня скрыли?
– Пока жив – смерти нет, а когда мертв… кто знает, что там, по ту сторону? Но я вот что хочу тебе сказать… Лида была обречена, она только передвинула стрелки часов чуть-чуть вперед. Знаешь, тут неподалеку есть горный ручей, он и зимой не замерзает. Похоже, она удрала тайком из санатория да заблудилась. Как угораздило ее свалиться в ручей – непонятно. Несколько миль в мокрой одежде – и без бацилл можно богу душу отдать. Никто не видел, как она вернулась. Утром кинулись – она без сознания. В общем, ее даже не успели в больницу отправить. Этой ночью, чтоб никто из постояльцев не увидел, ее переправили в морг.
– Лида умерла, – похолодевшими губами повторила Галя, прислушиваясь к самой себе. В ее душе, на самом дне, зародилось ощущение страха, гулкого, темного, скручивающего в спираль. Как будто поняв ее состояние, он взял ее за локоть, заставил посмотреть в свои блестящие глаза.
– Мы с тобой – из другой стаи, – повторил он чуть ли не весело. – Хочешь узнать главное лекарство от всех напастей? Незапатентованное, но помогает как ничто другое. Любовь. Да-да, не боюсь быть банальным, но это именно так. Только я не о том чувстве, что пробирает до самых печенок, нет. Игра, легкий флирт, телесные дела… Все, что помогает прогнать скуку и заставить забыть ту жизнь, – он махнул куда-то в сторону. – Главное правило выживания – научиться смаковать приятные моменты здешней жизни и на время перестать заботиться о будущем.
– Лида мечтала выйти замуж. Она доверилась мне, рассказала о своей мечте…
– Вы о Мишеле, клерке ее отца?
– Вы знаете?
– Об этом знают все.
– Он женился на другой, – вдруг сказала она, сама поразившись своему открытию. – Левицкий, Мишель Левицкий… Да-да, он женился на ее кузине.
– Понятное
– Вам понятно? Он был обручен с Лидой. Своим вероломством он убил ее. Лида так его любила…
– Ты уверена? Была ли та самая неземная любовь? Может, то была игра ее воображения, тот самый мыльный пузырь? Пух – нет ничего. У тебя есть жених? – вдруг спросил он.
– Есть, – зачем-то соврала она.
– Допустим, – хмыкнул он. – Теперь попробуй сказать, какого цвета у него глаза, какой формы нос, брови. В лучшем случае ты сможешь вспомнить его фотографический портрет в рамке, что держишь, опять же, чтобы не забыть, у себя на тумбочке. Время стирает наши прошлые впечатления, как ластик карандашный набросок. Молодой мужчина предпочел поблекшим воспоминаниям реальную теплую женщину. Было бы неестественным как раз обратное.
Некоторое время они ехали в полном молчании. Затем Марсель вновь заговорил.
– Вот ты спрашивала про Мисси… Ты, наверное, догадалась, чем она занимается?.. Нет, не подумай ничего плохого, она поднимается наверх только с теми, кто ей нравится. Я думаю, что она права – женщина имеет такое же право на свободу в своих поступках, как и мужчина. А то, что ей платят за ее услуги, так надо же ей на что-то жить. Деньги легко отдавать, когда платишь за реальные ощущения. За те ощущения, которые дают радость.
– Зачем вы мне все это рассказываете? – остановила она его. – Это так пошло, грязно… Тем более Лида ушла в мир иной.
– Мне казалось, ты не умеешь лгать самой себе. Ты только что от души веселилась с молодым парнем, и совесть твоя молчала.
– Тогда я не знала о смерти Лиды.
– Или не хотела знать? Не надо лукавить. Разве тебе хочется почувствовать себя исполняющей последний долг? Согласиться на общепринятые знаки скорби? К тому же распорядком дня нашего санатория не запланированы часы на поминания.
– И все-таки… Смерть Лиды – так внезапно, так страшно.
– Мы сами творцы своих страхов. Мне кажется, нас собрали всех вместе, чтобы мы научились избегать мысли о смерти и полюбили жизнь. И вообще, как говорил великий учитель Конфуций: «Что мы можем знать о смерти, когда не знаем, что такое жизнь?». Так что, милая барышня, если тебе будет сегодня одиноко в своей стерильной постельке, поднимайся к Марселю. Я смогу поделиться некоторыми своими знаниями о жизни. Весьма интересными.
III
– Здравствуйте. Как поживаете?
– Спасибо, неплохо.
– Давайте познакомимся. Моя имя Галя. Вы Эжен?
Когда они впервые оказались лицом к лицу, он отвел взгляд, сам не зная почему. Галя смотрела, как он оглядывает ряд кроватей с постояльцами санатория, замотанными в одеяла, словно кули. Все, и она сама, даже в мыслях избегали больных называть больными; все они были постояльцами, отдыхающими, в крайнем случае пациентами, но никак не больными. Галя видела, как медсестра делает ему знаки, но Эжен, опершись о стену, со сцепленными за спиной руками, не двинулся с места. Он смотрел, как ветер метет за окном, кидая пригоршни снега в стекла зимнего сада. Ей показалось, что юноша испуган, и в то же время вся его напряженная поза, ускользающий, тревожный взгляд говорили о заинтересованности.