Галактическая баллада
Шрифт:
– Сел Акл - астронавигатор. Это - ее хобби, - ответила Йер Коли.
– Да, понятно, но другие ведь тоже видят "плоды" этого хобби?
– Конечно. Она часто устраивает выставки.
– О!
– не удержался я от восклицания.
– Луи, я вас не понимаю, - сказала Йер Коли.
– Что вас так удивляет?
Я почувствовал гордость - наконец-то даже превенианка чегото не понимает в нашей земной психологии - и объяснил ей с удовольствием:
– Видите ли, Йер, у нас, во Франции, после введения Президентства, вкусы стали весьма изысканными и такие номера не проходят. Наш первый истинный
– Подождите, Луи, что значит "не проходят"?
– Как раз это я вам и объясняю. Калигула так возмущался подобными вещами, что включил в свод правил по искусству специальный пункт, согласно которому граждане, занимающиеся этой деятельностью, подлежали декапитации.
– - Что значит декапитация, Луи?
Йер Коли ошеломляла меня своим невежеством. Какими странными существами были эти превениане! Уметь перемещать пространство и не знать, что такое декапитация!.. Пришлось и это ей объяснять, подбирая самые деликатные выражения - гильотину я назвал ножичком, а ее применение небольшой операцией.
– О!
– тем не менее воскликнула Йер Коли.
– Но позднее Нерон II, человек добросердечный, смягчил это положение, заменив гильотину ссылкой в Кайену, - успокоил я ее.
– Кайену?
– Да. Это приятное местечко, где человек может жить, сколько хочет, если не умрет от лихорадки или же от укуса одного из десяти тысяч видов ядовитых пресмыкающихся и насекомых, обитающих на острове. Сначала Нерон II выслал туда пятнадцать тысяч профессиональных художников и скульиюров. а потом и около девяти тысяч любителей --- то есть обыкновенных рабочих и служащих, которые в свободное от работы время лепили in тлины фигурки или рисовали пейзажи акварельными красками.
– Но почему, почему. Луи?
– Потому что. как оказалось - и профессионалам, и любителям не удавалось как следует вылепить или нарисовать руки. Особенно бицепсы. А бицепсы у француза Восьмой республики не должны были выглядеть менее выразительными, чем бицепсы древнего римского гладиатора. Понимаете?
– Абсолютно ничего. Кроме того, что бицепсы каким-то образом связаны с судьбой вашей Восьмой республики... Да?
– Совершенно верно.
Йер Коли долго шла задумавшись - очевидно не могла переварить эту информацию. Мы направлялись к кварталу биологов, но она забыла об этом, и мы прошли дальше. Я не стал напоминать ей, так как в биологии ничего не понимаю и, если бы пришлось зайти к ним, мне пришлось бы снова лгать.
– Странно, - наконец произнесла она.
– Когда мы летели ночью над вашим северным полушарием, мы всегда сбавляли ход над той статуей со светящимся факелом в руке недалеко от Нью-Керка...
– Нью-Йорка, - поправил я.
– Ах, да... Прекрасная статуя. Неужели народ, который ее построил, не заинтересовался судьбой несчастных в Кай... Кай...
– Кайене, хотите сказать?
– Да.
– Конечно, заинтересовался. Президент этого народа заключил соглашение с нашим Нероном II, согласно которому часть территории Кайены переходила к Белому дому. Несколько дней спустя Белый дом послал на уступленную ему территорию разношерстную публику, порядка семи миллионов человек, состоящую из профессоров, пасторов, писателей, студентов, негров и так далее. Даже Нерон II испугался и поехал в Вашингтон просить об ограничении
– Мои дье!
– сказала Йер Коли по-французски.
Больше мне нечего было ей объяснять. Из ее восклицания я сделал вывод, что, во-первых, эти превениане - исключительно легкомысленны, а во-вторых в свободное время делают, что хотят, а это недопустимо для хорошо организованного дисколета.
Познакомился я и с единственным космоисториком Большого дисколета. Его звали Ртэслри - имя его было также трудно произносить, как и общаться с ним самим. Он был необычайно мрачным превенианином. Жил совсем уединенно в "мансарде" дисколета, у его внешней "стены". Эта стена, как и вся крыша дисколета, при желании, могли становиться прозрачными - или отдельными своими секторами или в целом. Это было большим удобством для космоисторика: Ртэслри имел возможность получать сведения посредством прямого наблюдения за Галактикой.
Именно этим он и занимался, когда мы посетили его в первый раз. Сидя перед прозрачной броней "окна", он всматривался вдаль: там, в черноте пространства виднелись только два маленьких далеких созвездия, как две горстки блестящей пыли. Ртэслри сосредоточенно смотрел вдаль, временами покашливая. Он был моложе Бан Имаяна.
Мы с Йер Коли поздоровались с ним по-превениански. Он взглянул на нас, повел мохнатыми бровями, и, ответив на приветствие, снова стал смотреть в пустоту.
– Что вы видите там. уважаемый Ртэслри? осмелился я спросить его.
– Ничего, - ответил он.
– Но почему тогда вы открыли это окно в Космос?
Он мельком взглянул на меня: - Наблюдение Ничего - это уже что-то, землянин.
– Но там я вижу два созвездия, Ртэслри. Разве можно назвать их Ничего?
– Они - одни и те же на протяжении миллиардов лет. А когда нечто неизменно одинаково, это хуже Ничего.
Я прокашлялся. Мне это больше напоминало философствование, чем разговор двух историков.
– А что вы пишете сейчас?
– спросил я.
– Не пишу, а диктую. У меня есть фонограф.
– Ну хорошо, что диктуете?
– Ничего. Вот уже двести лет я не продиктовал ни слова.
– Как?!
Ртэслри встал, ударил ногой по какому-то предмету возле себя, и окно в Космос закрылось.
– - Все уже продиктовано, Луи Гиле. В Галактике было пять цивилизаций. Три из них погибли, две еще живы... Не считая, конечно, Земли, не достигшей уровня цивилизации.
– Но тогда...
– Что я делаю? Пытаюсь написать историю самой Галактики. Это, конечно, дело астрономов, но я переквалифицировался. Хотя и в этом нет смысла.
– Но вы же сами сказали, что есть еще живые цивилизации. Разве их история...
Ртэслри соблаговолил посмотреть на меня.
– Это нам известно, землянин. Мы знаем их как свои пять пальцев. И их будущее тоже нам известно - о нем мы судим по прошлому погибших цивилизаций... Мне. однако, ужасно хочется спать.
Он протяжно зевнул, кивнул нам и оставил нас одних. Йер Коли тихонько пробулькала.
– Не обижайтесь, он такой.
– Я многого не понял, но то, что понял, мне показалось весьма пессимистическим, - сказал я.
– А у меня впечатление, что вы, превениане, оптимисты.