Галактический следопыт
Шрифт:
«Если Дерби не сумасшедший — у меня возникло такое подозрение, когда я от него ушла».
Они приближались к циклопической массе руин цитадели Канитце. Крыша над огромным центральным донжоном давно провалилась, семь периферийных башен обрушились — от них остались только неровные основания, окруженные обломками. Крайняя западная башня комплекса, однако, была перестроена заново и снабжена новой крышей — очевидно, там находилась закрытая туристическая гостиница.
Машина Хетцеля тихо дрейфовала над руинами, пока он разглядывал цитадель в бинокль. Он смотрел в бинокль так долго и так напряженно, что Джаника наконец не выдержала и спросила: «Что вы видите?»
«Ничего особенного», — отозвался Хетцель. Положив бинокль
«Не смею приземлиться, — пробормотал Хетцель. — По сути дела, мне хочется улететь отсюда как можно скорее, пока кто-нибудь или что-нибудь нас не уничтожит». Он привел аэромобиль в движение, и они заскользили по воздуху в западном направлении.
Обернувшись, Джаника провожала взглядом расплывавшиеся в водянистой перспективе руины: «Я ожидала, что наша экскурсия будет носить более безмятежный характер».
«Возможно, мне не следовало брать вас с собой».
«Я не жалуюсь… Постольку, поскольку мне удастся выпутаться из этой истории в целости и сохранности».
Замок вымерших канитце превратился в темное пятнышко и растворился в сумрачном горизонте.
«Надеюсь, что остаток пути обойдется без нежелательных волнений, — подбодрил спутницу Хетцель. — Меня заверили в том, что на остановке аэробуса под цитаделью юбайхов нам не будет угрожать опасность».
«Патруль олефрактов или лиссов может подумать, что вы пытаетесь продать гомазам оружие, и нас убьют».
«У меня с собой автомат-переводчик сэра Эстевана. Если потребуется, я смогу объяснить наше присутствие».
«Только не лиссам. Они верят только тому, что видят своими глазами, и во всем подозревают подвох».
«Что ж… будем надеяться, что мы не попадемся им на глаза».
«Будем надеяться».
Небольшое сооружение аэробусной остановки находилось на каменистой равнине рядом с круглой оранжевой посадочной площадкой стометрового диаметра, размеченной ярко-белым перекрестием. Над северным горизонтом маячили тени гор; на западе и на востоке равнина сливалась с мутной дымкой горизонта. На юге, в трех километрах от остановки, громоздилась цитадель юбайхов — подобный руинам канитце каменный массив внушающих почтение пропорций. Центральный донжон окружали парапеты; над его приземистой крышей, выложенной черепицей мрачноватого темнобордового оттенка, возвышалась еще метров на сто внутренняя башня. Донжон обороняли семь барбаканов, повыше и потоньше тех, что некогда защищали цитадель канитце; каждый из них соединялся с парапетом донжона мощной аркой контрфорса. Плац под цитаделью рябил непрерывным суматошным движением — гомазы и детеныши гомазов занимались учениями и муштрой. По восточной и западной дорогам к замку подъезжали фургоны, доверху нагруженные, насколько мог понять Хетцель, каким-то провиантом. В воздухе вокруг башен парили, размахивая крыльями, едва заметные на таком расстоянии фигуры. Они спускались по спирали все ниже и ниже, после чего внезапно складывали крылья и ныряли, вращаясь вокруг продольной оси, и расправляли крылья только у самой земли; некоторые, прилагая яростные усилия, снова набирали высоту и опять начинали кружить, как коршуны.
Хетцель опустил аэромобиль на щебень рядом с остановкой: «Придется подождать еще примерно полчаса, если аэробус летит по расписанию».
Прошло полчаса. В небе появился аэробус — эллипсоидный пассажирский салон на четырех гондолах гравитационных отражателей. Транспорт опустился точно в центре оранжевой площадки. Сдвинулся в сторону люк салона; выдвинулись ступени телескопического трапа — по нему спустилась только одна фигура. Аэробус подождал немного, подобно отдыхающему гигантскому
Гомаз задержался, чтобы оценить ситуацию; его усобородки ощетинились, но сохранили нейтральную окраску. На нем был ребристый чугунный воротник, по-видимому свидетельствовавший о статусе; в кожаных ножнах на сбруе за его спиной торчала рукоятка меча из кованого чугуна. Хетцель остановился в трех метрах от воина — подходить ближе он не смел.
Усобородки юбайха оставались бледно-белыми, но покрылись сеткой пульсирующих зеленоватых прожилок, означавших спокойную неприязнь.
Хетцель включил автомат-переводчик и приложил его ко рту: «Вы только что вернулись из Аксистиля». Устройство воспроизвело набор шипящих, свистящих и писклявых шумов, переходивших в неразличимый ухом ультразвук и возвращавшихся в слышимый диапазон.
Юбайх стоял, не шевелясь; белая кость его лица не передавала никакого выражения, глаза мерцали, как огромные черные жемчужины. Хетцель подумал, что гомаз, скорее всего, телепатически консультировался с родичами в замке.
Юбайх принялся шипеть, щелкать, пищать; автомат распечатал на ленте слова: «Я посетил Аксистиль».
«Что вы там делали?»
«Я не предоставляю информацию».
Хетцель раздраженно поморщился: «Я прилетел издалека, чтобы поговорить с тобой, благородным и знаменитым воином-юбайхом».
Автомат явно не сумел точно передать смысл обращения Хетцеля, так как юбайх прошипел нечто, переведенное на ленте красными буквами как «Гнев!» Юбайх продолжал: «Мой ранг высок, более чем высок: я — вождь. Ты пришел, чтобы злословить меня под стенами моего замка?»
«Ни в коем случае! — поспешно заверил его Хетцель. — Возникло недоразумение. Я пришел, чтобы проявить уважение и получить некоторые сведения».
«Я не предоставляю информацию».
«Я выражу благодарность, предложив в дар металлический инструмент».
«Сделки с тобой и со всеми ойкуменическими тварями бесполезны». Автомат принялся печатать слова с такой скоростью, что Хетцель не успевал их читать: «Гомазам нанесли поражение металлом и энергией, но не отвагой. Люди, олефракты и лиссы прячут свою слабость в металлических коробках и посылают механизмы воевать вместо себя. Гомазы — бесстрашные бойцы, а юбайхи верховодят. Не раз юбайхи наносили поражение кзыкам, с которыми заключают сделки ойкуменические твари. Люди — обманщики. Юбайхи требуют равного доступа к тайнам металла и энергии. Так как нам отказывают в этом доступе, кзыкам придется подвергнуться лишениям „сопернической“ войны третьего класса, что нанесет ущерб последствиям бесчисленных веков любви, войны и взаимного уважения. Лиссы и олефракты — неисправимые трусы. Люди — трусы, предатели и торговцы ложью. Кзыки никогда не извлекут выгоду из своего непристойного предательства. Детенышей и подростков необходимо испытывать и муштровать. Кзыки превратятся в расу больных чудовищ, лишенных жизненной силы, недостойных любви, но юбайхи уничтожат их клан. Мы тоже стремимся узнать тайны металла и энергии, но никогда не унизимся до того, чтобы о чем-нибудь вас просить».
Свист и шипение внезапно прекратились. Хетцель произнес фразу, которая, как он надеялся, должна была произвести успокоительное действие: «Триархия стремится восстановить справедливость в отношении благородного клана юбайхов».
Усобородки гомаза покрылись ярко-зелеными пятнышками. Хетцель наблюдал за этим превращением, как завороженный. Юбайх снова стал свистеть и щебетать, автомат-переводчик распечатал еще один поток слов: «Твое замечание бессмысленно. Гомазы обезоружены прочностью металла и жгучими укусами энергии. Иначе мы обрушили бы на врагов всю мощь войны третьей категории. Триархия — монумент малодушию. Посмеют ли триархи драться с кем-нибудь из нас? Нет! Они сидят и дрожат от страха».