Галактический следопыт
Шрифт:
Прошло три минуты, на протяжении которых, насколько мог видеть Хетцель, ни юбайхи, ни кзыки не шелохнулись. Затем из строя кзыков выступил воин. Он принялся прохаживаться то в одну, то в другую сторону вдоль западного берега ручья странной горделиво-вызывающей походкой, высоко поднимая ногу, согнутую в колене, вытягивая ее и опуская на землю с преувеличенной деликатностью.
От колонны юбайхов тоже отделился воин, который начал сходным образом прохаживаться вдоль восточного края овражка, промытого горным ручьем.
Вперед вышли еще три кзыка, занимавших по очереди причудливые позы, значение каковых не поддавалось человеческому пониманию. Три юбайха исполнили такой же фантастический балет с другой стороны
«Военный ритуал или любовный танец», — отозвалась Джаника.
Пока блестящее, как оловянная монета, солнце опускалось в темнеющем водянисто-зеленом небе, и ветер вздыхал в кронах кроваво-красных деревьев, воины-гомазы вызывающе вышагивали по обоим берегам горного потока, то и дело застывая в нелепых позах, покачиваясь из стороны в сторону, приседая, преувеличенно вздрагивая, как собака, собравшаяся встряхнуться, но тут же передумавшая. Они начали петь — сначала едва слышно, потом все громче, как оркестр сумасшедших флейт — мало-помалу звук становился все напряженнее, превращаясь в пульсирующее высокое завывание, от которого у Хетцеля побежали мурашки по коже. Джаника задрожала, зажмурилась и прижалась к Хетцелю.
Вибрирующая песня становилась все выше и почти полностью углубилась в ультразвуковой диапазон, после чего внезапно прервалась. Тишина словно потрескивала электрическими разрядами. Марширующие бойцы-танцоры беззвучно и быстро вернулись в строй.
Началась битва. Воины прыгали через ручей, часто стуча челюстями, и набрасывались на избранных противников. Все они делали ложные выпады, пригибались и отскакивали, уклоняясь от встречных ударов; каждый пытался ухватить соперника за шею жвалами, выступившими из впадин в челюстях.
Хетцель отвел глаза — зрелище одновременно ужасное и чудесное, полное страстной скорби и торжествующих стенаний, жгло ему мозг. Джаника продолжала лежать, зажмурившись и дрожа всем телом. Хетцель обнял ее, поцеловал — и в ужасе отшатнулся. Неужели его тоже увлекло бушующим телепатическим водоворотом? Он напряженно застыл, пытаясь оградить ум от приливов убийственной эротической лихорадки.
Начинали выявляться победители — те, кому удалось ухватить жвалами шею противника, чтобы перекусить нерв или впрыснуть какой-то гормон: побежденный боец внезапно подчинялся победителю, вживлявшему своих отпрысков в грудь жертвы, а затем поедавшему шишечку нароста под затылком обмякшего врага-партнера.
Битва закончилась; над горным лугом пронесся новый звук — наполовину стон, наполовину вздох. Перед началом столкновения кзыков было больше чем юбайхов; такое же соотношение численности сторон сохранилось и после боя, но теперь кзыки не проявляли никакого стремления нападать на выживших юбайхов, к числу которых относился — к удовлетворению Хетцеля — вождь, засвидетельствовавший убийства в Трискелионе. Над головой возбужденно кружили горгульи. Одна за одной, однако, они улетали прочь, хлопая крыльями, чтобы усесться на краю какого-нибудь утеса. «Когда они воюют из ненависти, — сказала Джаника, — никто из побежденных не выживает, а горгульи поедают трупы. Но теперь юбайхи и кзыки оставят часовых, чтобы те отгоняли стервятников, пока не вылупятся младенцы». Она с испугом взглянула на Хетцеля: «Что мы теперь будем делать? Как мы отсюда выберемся?»
«В конце концов, у меня есть лучемет, — отозвался Хетцель. — Придется провести здесь ночь, однако. Лучше места не найдешь, в любом случае».
Помолчав, Джаника украдкой бросила на спутника любопытствующий взгляд: «Ты меня поцеловал».
«Было дело».
«Но ты остановился».
«Я боялся поддаться телепатии гомазов. Мне это показалось унизительным. Теперь уже никакой телепатии нет, конечно», — Хетцель снова ее поцеловал.
«Я устала, я грязная и несчастная, — заметила Джаника. — Наверное, я выгляжу
«Возникает впечатление, что наши взаимоотношения перестают носить официальный характер, — заявил Хетцель. — Что бы сказала твоя родня на Варсилье, если бы увидела тебя сейчас?»
«Не представляю себе… даже думать об этом не хочу…»
Глава 11
Ночь была долгой и тягостной. Завернувшись в плащи, Хетцель и Джаника забылись сном крайнего измождения. Проснувшись на рассвете, они дрожали от холода, у них затекли мышцы и ныли все суставы. Юбайхи сгрудились на восточном берегу ручья, кзыки образовали сходную группу на западном. Когда взошло солнце, кзыки подвезли поближе к воде свои фургоны и разгрузили котлы с едой. Юбайхи перешли через ручей и ели наравне с кзыками, после чего вернулись туда, где они провели ночь. Несколько минут они бродили по лугу, разглядывая трупы, оставшиеся после вчерашней битвы, после чего стали совещаться — отчасти телепатически, отчасти посредством пересвистов и щебета. Судя по всему, вождь юбайхов обратился к соплеменникам с каким-то страстным призывом. Кзыки также что-то обсудили, после чего принялись дразнить юбайхов презрительным чириканьем — те напряженно выпрямились и застыли в высокомерных позах. Вождь юбайхов вновь исполнил демонстративный ритуал, горделиво вышагивая вдоль ручья, на этот раз в более подвижном темпе. Ни юбайхи, ни их противники больше не прихорашивались — их движения стали резкими, угрожающими, настойчивыми. Опять началось пение — отрывистые пронзительные фразы, исполненные повелительным нисходящим стаккато. Горгульи сорвались с утесов и принялись кружить над лугом, внимательно следя за происходящим и подергивая маленькими вертлявыми головами на длинных висящих шеях.
Пение прекратилось — бойцы построились по вчерашнему образцу. Хетцель внезапно вскочил на ноги.
«Тебя увидят!» — испуганно закричала Джаника.
«Нельзя допустить, чтобы вождя юбайхов прикончили. Он — мой единственный надежный свидетель. Кроме того, мне нравится, как выглядят эти фургоны. Давай, спускайся! Поспеши, а то они начнут драться».
Они спустились — точнее, съехали — по осыпи там, где скала примыкала к склону. Хетцель вышел на луг. Максимально увеличив громкость автомата-переводчика, он произнес: «Стойте! Драться больше нельзя. Разойдитесь! У меня есть лучевое оружие — подчиняйтесь моему приказу, или я перестреляю вас всех и оставлю трупы на съедение горгульям». Хетцель поднял руку к небу: одна за другой три горгульи вспыхнули лиловым пламенем и превратились в облачка черного дыма. На землю посыпались редкие обугленные клочки.
Хетцель указал рукой на вождя юбайхов: «Ты должен следовать за мной. Я больше не потерплю твою беспардонную дерзость. Мы поедем в фургонах кзыков. Они отвезут нас на остановку аэробуса у цитадели кзыков. Кзыки, готовьтесь выступить в поход. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь к себе в цитадель. И кзыки, и юбайхи могут оставить часовых, чтобы охранять детенышей». Обернувшись, Хетцель подал знак спутнице: «Пойдем!»
Гомазы застыли, как статуи. Хетцель протянул руку, указывая на вождя: «Ты должен пойти со мной. Перейди ручей и встань у фургонов».
Вождь юбайхов разразился визгливой последовательностью яростных звуков, смысл которых автомат-переводчик даже не пытался передать. Хетцель сделал шаг вперед: «Мое терпение кончается. Юбайхи, разойдитесь! Возвращайтесь в замок! А ты, — он снова указал на вождя, — переходи ручей!»
Воздух наполнился возмущенным пересвистом. Вождь кзыков испустил гневный вопль. Автомат распечатал вопрос: «Кто ты такой, чтобы нам приказывать?»
«Я — верховный вождь из дальних пределов Ойкумены! Я прибыл, чтобы расследовать проблемы гомазов. Мне нужен вождь юбайхов, он мой свидетель. Сегодня я не могу допустить, чтобы он погиб».