Галактики как песчинки
Шрифт:
Затем прибыла Вангуст Илсонт — последняя гостья. В её волосах калачиком свернулся фуксиновый хамелеон, удивительно гармонировавший с ярко-пунцовым цветом её губ и сосков. Она поспешила к Амаде и Флойду Милтону.
Вангуст тоже посещала Землю и также вернулась с мужем-землянином.
— Вдвоём вам будет веселее, — быстро и дружелюбно проговорила Вангуст, тепло глядя в глаза Милтону и мягко пожимая его руку. — Если, конечно, вы не затоскуете по родине. Вы станете закадычными друзьями — вы и мой муж. Сможете охотиться и отдыхать вместе.
Она представила своего мужа-землянина как Чан Хва.
Стоя друг против друга, мужчины вдруг как-то сникли, смутились.
Лицо Чан Хва отразило гамму эмоций: сначала — злоба, затем — раскаяние за эту злобу, и наконец — замешательство. Мучительные поиски выхода. В конце концов с улыбкой, больше похожей на гримасу, он произнёс:
— Пожалуй, не место и не время для ссор…
И протянул руку.
Милтону не удалось так быстро прийти в себя. Намеренно не замечая поданной руки, он в раздражении повернулся к Амаде.
— Этот человек принадлежит к нации, с которой мы воюем.
Напряжённая тишина нависла над всеми, тишина непонимания.
Милтон говорил на языке солитян. Но он знал, что их язык не содержит точного эквивалента слов “нация” и “война”. Поэтому ему пришлось употребить слова “группа” и “напряжённость”.
— Какая напряжённость может возникнуть между вами? — спросила Амада, довольно спокойно, но с едва различимой ноткой угрозы в голосе. — Теперь вы оба — мужчины Солита. Земля далеко, и какие могут быть претензии друг к другу?
На Милтона её слова оказали обратное действие. Чувство вины дико всколыхнулось в нём. Он сжал кулаки, подсознательно понимая, что ведёт себя глупо.
— Между нами неприятность, — глухо проговорил он. — Один из нас должен уйти.
— Я этого не понимаю, — развела руками Вангуст, совершенно сбитая с толку поведением Милтона. — Вы оба — Земляне.
— Встречались ли вы когда-либо раньше? — высказал предположение кто-то.
— О каких группах вы говорите? — раздался голос.
— И что за неприятности?
— Прекратите! — умоляла их Амада.
Она повернулась к мужу. Сабиани, её тигр, вряд ли мог сравниться с ней по красоте, когда она начинала сердиться, — одновременно привлекательная и пугающая в гневе.
— Я хочу раз и навсегда выяснить причину этого безрассудства, — потребовала она, обращаясь к Милтону.
Чан Хва принялся объяснять.
“Хва говорит на языке Солита гораздо лучше меня”, — признал Флойд.
Оказалось, что понятие национальности находилось за рамками понимания большинства присутствующих. Они принадлежали к редко заселённому миру, где вездесущие портматтеры делили людей на группы с непостоянным родом занятий.
И тем не менее Амада и Вангуст, побывавшие на Земле, кое-что знали об ужасах войны и даже застали начало мирового конфликта, прежде чем отправились обратно на Солит. И поэтому они не на шутку обеспокоились, различив отголоски той ужасной борьбы — здесь, в своей среде.
Во время споров, которые разгорались
Флойд был полностью отрезан от родного мира.
Чан Хва, вежливый и дружелюбный, пользовался теперь благосклонностью солитян.
Милтон, неспособный согласиться со всем только что сказанным, вдруг осознал, что он и не хочет ничего понимать. Его охватило смятение. Ошеломлённый цветом, светом и соблазнительными женщинами, он уже не мог сопротивляться. Отчуждённость и оцепенение взяли верх. Он резко повернулся и выбежал. Амада не тронулась с места, чтобы остановить его.
Сейчас, когда дворец переливался, искрился весельем и жизнью, Флойд осознал, как трудно, почти невозможно новообращённому отказаться от всего этого. Единственное, что в данной ситуации могло его устроить, ото уйти так далеко, как только можно. Мучительный дух противоречия разрывал его. Он раскаивался в том, что сделал здесь; он сожалел о том, что покинул Землю. Он горячо любил Амаду; но он любил и родину. Трудно сопоставить полные противоположности.
Истерзанный мыслями Флойд долго брёл, продираясь сквозь стайки изумлённых пирующих. Иногда комнаты выводили его в то же самое место, откуда он начал свой путь. А потом все изменилось.
В попытке смахнуть грусть с вечеринки Амада перенесла дворец.
Электронщик до женитьбы, Милтон кое-что знал о сложности, казалось бы, простой вещи — перемещении в пространстве. И тем не менее, даже находясь в нынешнем состоянии, любопытство взяло верх.
Огромный дворец неожиданно оказался полупогруженным в тёплые воды летнего моря. Тыльная сторона здания оставалась на пляже, а фронтальная, словно нос потерпевшего крушение корабля, скрывалась в пене волн.
Ночь. Мираж свечения бился о стены. Под толщей прозрачной воды оживились участники феерического морского балета. Тюлени, играющие радужными шарами, зубатки, угри, бычки, большие пурпурные рыбы-попугаи, стаи рыб-докторов, дельфины, акулы и манты — кружились на сцене этого огромного театра. Они порхали, ныряли и плескались, кружась в изящной сарабанде.
— Я должен попасть домой! — громко закричал Милтон и отвернулся от танцующих рыб.
Он бросился бежать через полузатонувшие комнаты дворца, пока не очутился там, куда стремился. Никого рядом.
Милтон протянул руку в кусты цветущей сирени, нащупал металлическую коробку; открывая, он рисковал замкнуть контур обнаружения. Флойд аккуратно нащупал первый терминал. В этом маленьком ящике находился скрамблер, который по команде компьютера, расположенного в главном зале дворца, сохранял временно-пространственную форму комнаты, где сейчас находился Флойд Милтон.
Милтон с силой вырвал кабель под первым терминалом. Отсоединённый кабель распался в руках человека. Комната перестала существовать.