Гамп и компания
Шрифт:
Дальше я засек его, когда он курил сигарету у себя в туалете. Я отчитал его и сказал, как это плохо. Малыш Форрест слушал, но был вроде как хмурый, а когда я закончил, он не пообещал это дело бросить, а просто вышел из комнаты.
К тому же эти его азартные игры. За счет своей смекалки он мог обыграть почти любого в карты и всякое такое, и продолжал это делать. На педсовете ему сделали строгое замечание, говоря, что малыш Форрест со своими азартными играми обдирает в школе всех остальных ребятишек.
Наконец однажды он не пришел домой ночевать. Миссис Каррен прождала до полуночи,
– Послушай, – говорю, – все это дерьмо должно прекратиться. Я знаю, что молодые парнишки вроде тебя очень часто должны малость перебеситься, но у тебя это уже дошло до крайностей.
– Да? – спрашивает он. – Например?
– Например – когда ты влезаешь в окно далеко за полночь или куришь сигареты в своем туалете.
– Что такое? – говорит он. – Ты что, шпионишь за мной, да?
– Я не шпионю. Я замечаю.
– Замечать тоже не очень мило. А кроме того, это все равно, что шпионить.
– Послушай, – говорю, – не в этом суть. Здесь у меня есть кое-какие обязанности. Мне положено о тебе заботиться.
– Я сам могу о себе позаботиться.
– Да, я вижу. Вроде как ты заботишься о себе, когда у себя в туалетном бачке упаковку из шести банок пива прячешь?
– Так ты все-таки за мной шпионил, разве нет?
– Нет. Туалет потек, когда одна из твоих банок выпала и застряла в промывной дыре. Как я мог этого не заметить?
– Ты мог бы держать это при себе.
– Черта с два я буду! Если ты не можешь вести себя как следует, мой долг заставить тебя. Как раз это я и собираюсь сделать.
– Да ты даже по-английски правильно говорить не можешь – или приличную работу найти. Откуда ты взял, что у тебя есть надо мной какая-то власть? Я хочу сказать, кто ты такой, чтобы мне указывать? Это из-за того, что ты слал мне отовсюду эти дешевые подарки? Чертов поддельный тотемный столб с Аляски? И тот смехотворный немецкий рог, чтобы я выглядел как дурак, когда стал бы в него дуть? Или тот великий древний нож из Саудовской Аравии? Когда он сюда прибыл, все те мелкие стекляшки, которые ты назвал самоцветами, уже из него повыпадали. А кроме того, эта ерундовина такая тупая, что она даже масло не режет, не то что бумагу! Я все эти твои подарки повыбрасывал! Если у тебя и впрямь есть какая-то власть надо мной и над моими поступками, я хочу знать, что это за власть!
Ну, тут мое терпение лопнуло – и я ему эту власть показал. Я схватил его и швырнул поперек своих коленей, а прежде чем я поднял руку, я сказал единственное, что пришло мне в голову:
– Мне от этого будет больнее, чем тебе.
И я как следует надрал ему задницу. Я не уверен, что мои слова были правдой, но всякий раз, как я его шлепал, мне казалось, я шлепаю сам себя. И все-таки я не знал, что мне еще делать. Малыш Форрест был такой смышленый, что я не мог разумно его убеждать, потому как это не моя специальность. Но кто-то здесь должен был малость взять на себя управление и посмотреть, не сможем ли мы вернуться обратно на рельсы. Все это время малыш Форрест ничего
Зато в следующие несколько дней я заметил явное улучшение его поведения. И я надеюсь, он заметил, что я это заметил.
Множество дней, когда я щиплю устриц или занимаюсь другими делами, я думаю о Гретхен. Но что на самом деле я могу с этим поделать? То есть, я здесь чуть ли не с протянутой рукой живу, а она в один прекрасный день станет выпускницей университета. Множество раз я думал о том, чтобы ей написать, но не мог придумать, что. И от этого письма все вполне могло бы стать еще хуже – вот что я думаю. А потому я просто хранил в себе эти воспоминания и продолжал заниматься работой.
Как-то раз, когда малыш Форрест вернулся домой из школы, он выходит на кухню, где я пытаюсь отчистить и отмыть руки после долгого дня у устричных банок. Я порезал палец о раковину одной из устриц, и, хотя порез не особо болит, кровоточит чертовски, и это первое, что малыш Форрест замечает.
– Что случилось? – спрашивает он.
Я рассказываю, а он говорит:
– Хочешь, я дам тебе лейкопластырь?
Он выходит из кухни и приносит пластырь, но прежде чем его прилепить, промывает порез перекисью или еще чем-то – жутко вонючим.
– Ты должен быть осторожен с этими устричными раковинами. Они метут обеспечить тебе чертовски серьезную инфекцию, ты это знаешь?
– Не-а. А почему?
– Потому что лучшее место для роста устриц – это там, где самое скверное и тяжелое загрязнение. Ты этого не знал?
– Не-а. А ты откуда знаешь?
– Потому что я их изучал. Если бы ты мог спросить у устрицы, где она хочет жить, она скорее всего сказала бы, что в выгребной яме.
– А как получилось, что ты изучал устриц?
– Потому что, я так прикидываю, мне уже пора начинать выполнять свою долю работы, – говорит малыш Форрест. – То есть, ты каждый день отправляешься туда и щиплешь устриц, а я только и делаю, что в школу хожу.
– Так тебе как раз это делать и полагается. Ты должен чему-то выучиться, чтобы не кончить так, как я.
– Да ладно. Я уже достаточно узнал. Если по правде, в школе я уже вообще ничего не делаю. Я так далеко обогнал всех одноклассников, что учителя просто говорят мне идти посидеть в библиотеке и почитать, что мне захочется.
– Правда?
– Ну да. И я прикидываю, может, я просто мог бы не ходить каждый день в школу, а иногда отправляться с тобой в Байя-Лабатре и помогать тебе в этой работе с отщипыванием устриц.
– Гм, я очень это ценю, но…
– Конечно, если ты захочешь. Может, ты не захочешь, чтобы я возле тебя болтался.
– Нет-нет, дело не в этом. Дело в школе. То есть, твоя мама бы захотела…
– Ее здесь нет, чтобы это подтвердить. И я думаю, что кое-какая помощь тебе бы не помешала. Я хочу сказать, щипать устриц – тяжелая работа. И, может, я бы тебе на ней пригодился.