Гамп и компания

Грум Уинстон

– Конечно бы пригодился. Но…

– Тогда заметано, – говорит малыш Форрест. – Что, если я завтра утром начну?

Я не был уверен, правильно это или неправильно, но так мы и сделали.

На следующее утро я встал перед рассветом и приготовил легкий завтрак, а потом заглянул в комнату малыша Форреста посмотреть, проснулся он или нет. Он еще не проснулся, а потому я на цыпочках вошел и встал там, глядя, как он крепко спит на кровати Дженни. В своем роде он так на нее похож, что я ненадолго вроде как остолбенел, но потом взял в себя в руки, потому как, что бы там ни было, работу

нам делать надо. Я наклонился его разбудить, но тут моя нога наткнулась на что-то такое под кроватью. Я посмотрел вниз – и будь я проклят, если это не кончик здоровенного тотемного столба с Аляски, который я ему послал. Тогда я нагнулся еще ниже, заглянул под кровать – и точно, там вся остальная ерунда: немецкий рог и арабский нож, по-прежнему в футляре. Выходит, он все-таки никуда их не выбросил, а прямо тут хранил. Может, он не особо много с ними играет, но по крайней мере держит их рядом с собой – и внезапно я начинаю что-то понимать насчет детей. Какую-то секунду мне хотелось потянуться и поцеловать его в щеку, но я этого делать не стал. Но мне ужасно хотелось.

В общем, после завтрака мы с малышом Форрестом отправляемся в Байя-Лабатре. Я наконец-то смог внести начальную плату за старый пикап, а потому мне больше не приходится ездить на автобусе. Но каждый день встает нешуточный вопрос, доберется ли пикап туда и вернется ли обратно. Я назвал машину Вандой в честь… гм, всех Ванд, которых я знал.

– Как думаешь, что с ней сталось? – спрашивает малыш Форрест.

– С кем? – спросил я.

Мы ехали по старой двухполосной дороге в темноте мимо разрушенных домов и фермерских полей – вперед к воде. Лампочки на щитке старого пикапа, «шевроле» пятьдесят четвертого года, светятся зеленым, и в их свете видно лицо малыша Форреста.

– С Вандой, – говорит он.

– С твоей свиньей? Ну, прикидываю, она по-прежнему в зоопарке.

– Ты правда так думаешь?

– Конечно. То есть почему бы ей там не быть?

– Не знаю. Прошло много времени. Может, она умерла. Или зоопарк ее продал.

– Ты хочешь, чтобы я выяснил?

– Пожалуй, нам обоим стоит выяснить, – говорит он.

– Угу. Может, и так.

– Послушай, – говорит малыш Форрест, – я хотел тебе сказать, что мне очень жаль лейтенанта Дена и Сью. Понимаешь?

– Угу. Я это ценю.

– Они были по-настоящему славные друзья, да?

– Да, были.

– Так за что же они погибли?

– Ох, не знаю. Думаю, потому что они выполняли приказ. Старый папа Буббы давным-давно задал мне такой же вопрос. Может, они просто оказались в ненужном месте в ненужное время.

– Это я понимаю, но зачем была та война?

– Ну, нам сказали, она была из-за того, что Саддам Хуйсейн напал на людей в Кувейте.

– Значит, из-за этого?

– Так нам сказали.

– А сам-то ты что думаешь?

– Много народу говорило, что она была из-за нехти.

– Нефти… да, я тоже об этом читал.

– Думаю, за нехть они и погибли. – Вот что мне пришлось по этому поводу сказать.

Мы добрались до Байя-Лабатре, забросили корзины в лодку, и я погреб к устричным банкам. Солнце всходило над Мексиканским заливом, и в утреннем небе плыли пушистые розовые облака. Вода была прозрачной и ровной как стол, а единственные звуки доносились от весел. Мы добрались до банок, и я показал малышу

Форресту, как втыкать одно весло в ил, чтобы лодка держалась неподвижно, пока я шарю по банкам. Затем я использовал длинные щипцы, чтобы откусывать большие шары устриц. Утро было чертовски славное, и вскоре малыш Форрест сказал, что тоже хочет немного пооткусывать. Он казался ужасно счастливым, как будто откусывал жемчужины, а не устриц. На самом деле в некоторых устрицах и впрямь были жемчужины, но никаких приличных денег они не стоили. Это были не те устрицы.

После того как мы набрали наш предел, я погреб назад к предприятию по обработке устриц, но не одолел даже и полпути, как малыш Форрест спрашивает, нельзя ли ему тоже погрести. Я пересел, и он взялся за весла. Примерно полчаса нас болтало туда-сюда, но наконец он наловчился.

– А почему ты не купил к этой лодке мотор? – спрашивает малыш Форрест.

– Не знаю, – говорю. – Порой мне вроде как нравится грести. Чертовски тихо и мирно. И это дает мне время подумать.

– Ага, а о чем?

– Не знаю, – сказал я. – Ни о чем особенном. Вообще-то думать – не моя специальность.

– Мотор сэкономил бы время, – говорит он. – И прибавил бы эффективности.

– Угу. Наверное.

В общем, добрались мы до пристани, где предприятие по обработке устриц разгружало наши корзины. Цена сегодня была немного повыше, потому как, сказал приемщик, уйму устричных банок закрыли из-за загрязнения. Так наши устрицы сегодня стали более редкими, чем вчера, что мне было очень по вкусу. Я сказал малышу Форресту идти к пикапу и принести корзинку с ленчем, чтобы мы смогли поесть бутербродов прямо здесь, на пристани. Получился бы вроде как пикник у воды.

Я как раз договорился с приемщиком, когда малыш Форрест с недовольным видом приходит обратно.

– Ты знаешь парня по имени Смитти? – спрашивает он.

– Угу. Я его знаю. А что?

– А то, что кто-то проколол Ванде обе передние шины. А этот парень стоял прямо посреди улицы и ржал. А когда я спросил, не знает ли он, кто это сделал, он только сказал: «Не-а. Просто передай своему корешу привет от Смитти».

– Тьфу ты черт! – Вот и все, на что я сподобился.

– Так кто этот парень?

– Просто один чувак.

– Но ему, похоже, это было очень по вкусу. Он прямо наслаждался.

– Очень может быть. Ему и его дружкам не нравится, что здесь собирают устриц.

– У него в руке был нож для вскрывания устриц. Думаешь, он это сделал?

– Может быть. Беда в том, что у меня нет доказательств.

– Так почему ты не выяснишь? Спроси у него.

– Думаю, лучше оставить этих парней в покое, – говорю. – Одни проблемы с ними связываться.

– Но ведь ты их не боишься, правда?

– Да не особо. Я хочу сказать, все они здесь живут. Их бесит то, что я отщипываю их устриц.

– Их устриц? Устрицы в воде – общие.

– Угу. Я это знаю. Но им по-другому кажется.

– Так ты собираешься позволить им нами помыкать?

– Я собираюсь и дальше заниматься своим делом, а их оставить в покое, – говорю.

Тут малыш Форрест разворачивается, возвращается к пикапу и начинает заклеивать шину. Я вижу его на другой стороне улицы – как он ругается и бормочет себе под нос. Я понимаю, каково ему, но прямо сейчас не могу позволить себе никаких разборок. Мне о семье надо заботиться.