Гамсун. Мечтатель и завоеватель
Шрифт:
Кнут Гамсун прислал билет Ибсену за номером один.
Появление Гамсуна на кафедре сопровождалось одобрительными аплодисментами со стороны молодых слушателей.
«Дамы и господа!» [89]
Лектор говорит более получаса, пока не произносит имя того, о ком думают все сидящие в зале. Он говорит о том, что Ибсен довольствуется самыми элементарными, незамысловатыми с точки зрения психологии характерами. Через пять минут он начинает изобличать художественные приемы Ибсена-драматурга: «Он стремится к тому, чтобы психология его персонажей была столь отчетливой, то есть неглубокой, чтобы ее легко можно было понять и донести со сцены, и эта психология является грубой и фальшивой».
89
См. примеч. 84.
После
Все это время Ибсен неподвижно сидел в своем кресле № 1, всем своим видом демонстрируя интерес к речи стоящего на кафедре. Правда, когда говорящий вызывал оживление в зале за счет нелестных реплик в его адрес, Ибсен слегка морщился.
Аплодисменты были долгими, лектор отступил назад, а потом снова вышел к публике. Немалое число людей было в восторге, другие были поражены бесстрашием, с которым он нападал на Ибсена, некоторые были разгневаны. Одним из разгневанных был редактор «Верденс Ганг», который выразил негодование по поводу выступления Гамсуна. «Будь мы в цивилизованной стране, студенты давно пробили бы башку этому парню, который вздумал нападать на Ибсена» [90] .
90
Реакция Ибсена см. Хильдур Булл «Андерсен и Хенрик Ибсен».
На следующей лекции многим не хватило места. Но политическая элита присутствовала, и премьер-министр и министр юстиции были с почтением препровождены на свои места перед кафедрой. Так же как и сам Ибсен, который заявил своей приятельнице, что они непременно должны посетить лекцию Гамсуна в тот вечер.
«Нам, вероятно, стоит спуститься с Олимпа и наконец узнать, какие именно художественные произведения нам следует создавать» [91] . Возможно, это ироническое замечание было гораздо более серьезным, нежели подозревала приятельница Ибсена. Именно в этой, второй лекции Гамсун собирался изложить свои взгляды на психологическую литературу. То, что в его драмах гораздо больше изображения общественной жизни, нежели душевной, для Ибсена не звучало неожиданностью. В последние годы ему уже доводилось слышать это от многих. Совсем недавно Бернард Шоу написал, что искусство Ибсена — это социальное, а не психологическое искусство. В августе Ибсен посетил Копенгаген, для того чтобы поближе познакомиться с творчеством Стриндберга, автора пьес о «душевных перипетиях». И теперь, в октябре 1891 года, он уже начал размышлять о своей следующей драме.
91
См. Хильдур Булл «Андерсен и Хенрик Ибсен». Непосредственно после написания «Строителя Сольнеса» Ибсен говорил в беседе с Эрнстом Моцфельдом: «Я не стремлюсь к какому-то символизму я описываю жизнь души своих персонажей так, как я ее воспринимаю, описываю их психологию, если угодно… Я стараюсь изобразить живых людей. Всякая более или менее значимая личность представляет нечто обобщенное, выражает мысли и идеи, характерные для своего времени развития. Таким образом, духовная суть отдельного индивида может казаться символической. Вот каких персонажей я изображаю. И для этого у меня есть большие возможности. Я постоянно изучаю людей и их душевную жизнь». См. Мейер «Генрик Ибсен и Эрнст Моцфельд» в «Афтенпостен» от 23.04.1911.
Еще до того, как Гамсун произнес: «Дамы и господа!», атмосфера в зале была жаркой и душной: были зажжены 160 газовых рожков пяти люстр, в зале находились 800 человек. Стоящий за кафедрой отнюдь не собирался эту атмосферу остудить.
Газеты предъявили Кнуту Гамсуну в связи с его второй лекцией гораздо больше претензий, чем в связи с первой. Они считали, что он во многом преувеличил трудности, с которыми психологическая литература пробивает себе дорогу.
Газетные отклики на третью лекцию были весьма лаконичными. Зато в редакции хлынул поток читательских откликов. Многие считали, что, аплодируя лектору Гамсуну, публика предала Ибсена. Большинство этих
И вот еще раз Гамсун покинул столицу, унося на себе ее клеймо.
Здесь он страдал от холода и голода, здесь его унижали. Но умереть он не мог — разве не заботился об этом Улав Томессен {23} , редактор, который стал прототипом Командора в «Голоде», которого Гамсун изобразил с такой нежностью.
А вот убийственные слова редакционной статьи в «Верденс Ганг» от 15 октября 1891 года — газете, издаваемой тем же Улавом Томессеном, которые сделали этот четверг одним из самых мрачных дней в жизни Гамсуна: «Выдающийся деятель закончил свои выступления у нас. Теперь он со своими психологическими изысканиями направляется в Тронхейм. Отсутствие чутья у наших критиков обеспечило ему их восхищение. Возможно, это сильно сказано, но многое указывает на то, что значительная часть слушателей Гамсуна вполне могла бы сравниться с этим самым непревзойденным знатоком человеческой души. По уровню понимания прекрасного и степени тактичности они стоят рядом. Этот так называемый психолог поливал грязью самого Хенрика Ибсена, присутствовавшего здесь, а многие в зале с восторгом хлопали в ладоши, хотя среди них были и те, кто с не меньшим восторгом воспринимал „Привидения“ и „Союз молодежи“».
«Выступление этого шарлатана, псевдолитературного критика и психолога, поначалу захватило слушателей. Но курс невежества в течение целых трех часов — это уж чересчур. Постепенно восторг и эйфория угасли. Гамсун разнес в пух и прах величайшего европейского писателя, так же как он разделался пару лет тому назад с Соединенными Штатами Америки, но одного не учел в данном случае господин Гамсун: Соединенные Штаты способны существовать, невзирая на его мнение о них. Америка как стояла, так и стоит, и наши писатели живут и здравствуют, что бы он ни говорил о них».
Единственным, кто в Бергене выступил в защиту нового крестоносца, была Болетте Павелс Ларсен. Она написала о нем весьма хвалебную статью и послала ее в одну из тронхеймских газет, ведь в Тронхейме он тоже должен был выступать. В статье говорилось, что личность Гамсуна характеризуют одновременно как революционный напор, так и застенчивость. И свидетельством этого является тот факт, что он никогда не обращался за государственной стипендией. Гений, движимый непреодолимым стремлением заявить о себе, был просто вынужден читать лекции. Она предрекала ему победу [92] .
92
Болетте Павелс Ларсен в норвежской «Дагспостен», октябрь 1891.
Ее статья подготовила приезд Гамсуна в Тронхейм и способствовала его успеху в качестве лектора.
А потом он сел на местный пароход и отправился в соседний с Тронхеймом городок — Кристиансунн. Здесь он остановился. Это был самый большой из трех городов, где ему довелось быть за последнее время, в нем проживало около десяти тысяч жителей. Экспорт вяленой рыбы в средиземноморские города обеспечивал рабочие места, и некоторые смогли сколотить себе на этом состояние.
На этот раз объектом страсти Гамсуна стала не горничная, как в Сарпсборге, не соломенная вдова, как в Лиллесанне, а учительница музыки, двадцати одного года, по имени Аманда Луис, обладательница густых, ярко очерченных бровей, к которым питал слабость Гамсун. Когда она подходила к пианино, он ощущал восторг и вдохновение. Потом, когда она усаживалась на вращающийся стул за пианино, он начинал испытывать острое желание стать частью ее жизни. Стать своим в семье образованных буржуа, жить в доме, где на обеденном столе стоит сервиз с фамильными вензелями, где любой стол или стул может поведать какую-то историю.
Все звали ее Лулли. Вскоре и он получает разрешение так ее называть. Постепенно она позволяет ему все больше и больше. Лулли сдается, он совсем покоряет ее. Она еще никогда в жизни не встречала такого мужчину, как он, Кнут Гамсун. К тому же она уже читала о том, кто так похож на него, — герое романа «Голод».
Вместе со многими другими в Кристиансунне, она слушала его лекции о том, каким именно образом современный писатель, психолог, исследует человеческую душу, проникает в самые ее глубины, в состоянии бодрствования и сна, в горе и в радости: «…я следую за нею здесь, на земле, и слепо устремляюсь вслед за ней в другие миры, я пересекаю пространство, попадаю в мир грез, звезд, солнечных духов, перехожу границы мира и опускаюсь к золотому дворцу за горами, у западных пределов. Все это я делаю со вполне осознанным намерением: высветить душу и проникнуть в ее мистерии» [93] .
93
«Психологическая литература» см. [10: 325].