Ганфайтер. Дилогия
Шрифт:
Зеллер смешался. Он привык командовать, а крутые парни, которые всегда были рядом, защищали его от любой опасности, поэтому прошли годы с тех пор, как он сам пользовался оружием. Но и спасовать Джадд не мог – положение обязывало. Его рука медленно потянулась к бластеру.
Голос за спиной Большого Зеллера негромко произнес:
– Осторожно, Джадд! Это – Сихали Браун.
Зеллер вздрогнул. Его разжатая пятерня отдернулась подальше от оружия.
– Вот оно что! – презрительно сказал Тимофей. – Смелости хватает только на то, чтобы приказать убить, а сам…
Браун махнул рукой и ушел в тень навеса. Скользнул вдоль стены и пропал за углом. Юта и Стан сквозанули следом.
– Даю пятьсот амеро тому,
Бойцы поскучнели, стали тихо расходиться, скрывая насмешливые ухмылки. Пятьсот амеро – деньги хорошие, но к чему они покойнику?
Паха уже поднялся, отряхивая одежду. Здоровяк Пегготи Горман прижимал платок к разбитому носу, а Гошана, получившего страшный удар в живот, мучительно тошнило.
Джадд Зеллер испытывал и гнев, и унижение, и позор. Ему бросили вызов, а он? Растерялся? Струсил? Впрочем, неважно, что он откопает в собственной душе, гораздо важнее то, что о нем подумают его люди. Ведь он для них босс не потому лишь, что платит деньги. За ним – сила тела и сила духа, то, на чем строится авторитет и держится власть. Авторитет, подчиняясь которому давали присягу на верность сюзерену его вассалы, а дружина подчинялась князюконунгу. Власть, перед которой склоняются толпы и покоряются народы.
И вот какойто выскочка, босяккитопас, осмеял его силу, его право решать и вязать.
– Пег! – рявкнул Джадд. – Бери своих парней и прочеши весь остров! Найди этого Брауна и убей!
Горман, шмыгая носом, скрылся во тьме.
– Где Ньютон Клайд? Ньют, у тебя задача та же – найти этого чертового стрелка и прикончить. Хватай свое звено и обследуй лагуну. Плачу тысячу тому, кто застрелит Сихали Брауна!
А Сихали Браун не спешил стать дичью. В порту его и Боровица с Ютой уже поджидал Рыжий. «Десантники» быстренько погрузились и двинули к Южному терминалу, возбужденные и настроенные весьма воинственно. По дороге все сыпали предложениями, рассматривали варианты, готовились к будущим операциям, копили доводы, чтобы убедить товарищей в необходимости перемены мест.
Долго уговаривать осажденных не пришлось – практически все испытывали желание оказаться подальше от зеллеровцев, отдышаться и отоспаться. А там видно будет…
Полсотни человек с трудом разместились в тесных дозорных субмаринах, а уж как в их отсеки удалось запихать вещи – история умалчивает. Погрузившись на полкилометра, «Орки», «Бронко» и «Пинто» двинулись на север, к батиполису «Кларион46».
…В конце шестидесятых, в эпоху первопоселенцев, в ТОЗО отправлялись целые караваны пассажирских субмарин. То было время больших надежд и великих начинаний. Только вдоль океанского разлома Кларион, что тянулся от Мексики до Маршалловых островов, заложили добрую сотню абиссальных поселений – все они находились на самой оживленной линии Транспасифик, и эмигранты охотно пускали тут корни.
Бравые эмбриотехники активировали механозародышей, и тяжелые шары эмбриофоров плюхались в донный ил. Через сутки, настроившись на внешние условия, эбриосистемы – базовые, дополнительные, сырьевые, ремонтные – начинали развиваться и разворачивались в подводные сооружения, сферы большие и малые. Чуть позже, когда отдельные группы механозародышей опознавались и принимались вязаться в системные массивы, сферы стыковались, заглубляли в грунт опоры, надстраивались. Уютно засвечивались рядки иллюминаторов, вспыхивали прожекторы на мачтах. В отсеках вовсю работали кондиционеры и озонаторы, удаляя стойкий запах пережженного грунта, форсажеры сворачивались, а керамические кубы и многогранники дигестальных систем с пучками эффекторов изображали абстрактные скульптуры. Батиполис был готов принять своих жителей.
Да, технически все было непросто, но исполнимо, однако зловредный человеческий фактор не позволял устраивать жизнь ко благу и процветанию.
Переселенцам
Повторялась стараяпрестарая история – там, где не установлен закон, воцаряются насилие и произвол. В людях, внешне цивилизованных, просыпались дикари и варвары. ТОЗО превратилась в империю беззакония, где торжествовало право сильного. И, надо сказать, союзы стран, чьи президенты создали ТОЗО, молчаливо одобряли такое положение. Оно было им выгодно, ибо масса неработающих с преступными наклонностями стала творить беспредел вне их территорий. Изоляторы пустели, ибо задержанным и приговоренным к имплантации мозгодатчиков давалась поблажка – они могли выйти на свободу, став океанцами. «На берегу» преступность падала, а в ТОЗО выросла до таких невероятных размеров, что даже Генеральный Руководитель проекта не мог чувствовать себя спокойно – никто не был застрахован от драк, перестрелок, грабежей. Правда, Акулу Фогеля так прозвали не зря – генрук был ганфайтером.
Гибли люди, умирали целые города, уничтоженные буйством низких страстей, не укрощенных законом и порядком.
«Кларион46» был выстроен рядом с полем конкреций, на девять десятых состоящих из железа и марганца. К востоку хватало «черных курильщиков», богатейших источников меди и цинка, а на западе поднимались плосковерхие гайоты, знаменитые своими корковыми рудами, – десять кило кобальта на тонну руды!
Казалось бы, трудись и богатей, так нет же…
Трижды население «Клариона46» избирало комиссара. Трижды с ними расправлялись истинные хозяева города, желавшие вкусно кушать, но не имевшие склонности зарабатывать матблага.
Каждый день в коридорных отсеках находили трупы, постоянно учинялись драки и потасовки. И однажды наступил конец – неизвестный, явившись в салун, не пожелал заплатить за выпивку. Застрелив бармена, он схватил бутылку виски, глотнул из горла – и пошел угощать товарищей, раздавая питье направо и налево. А товарищам только намекни…
Часа не прошло, как были разгромлены все салуны. Люди устроили настоящий карнавал безумств и смерти – их пьянили спирт и разрушение. Одни жители спасались, другие гнали их, убивая и поджигая все, что могло гореть. Пожарные автоматы запрудили батиполис конденсированными облаками пирофага, но все уже было кончено. От восьмидесяти девяти горожан уцелело всего трое, да и те вскоре оставили «Кларион46». Так батиполис стал городомпризраком…
– По горизонтали мы находимся от маяка «К46» на три тысячи шестьсот метров, – доложил Боровиц через головы Шелвина Родда и Таскозы, сидевших на полу кабины. – По пеленгу двадцать пять.
– Понял, – сказал Браун. – Близко уже.
«Орка» шла понад дном, белымпребелым. По сравнению с ним самые прекрасные песчаные пляжи мира показались бы серыми. Белел глобигериновый ил – «снег» из микроскопических скелетиков отмершего планктона, что откладывается на дно по паре сантиметров за тысячелетие.
И на этом белейшем фоне резко выделялись антрацитовочерные лавовые «подушки», блестевшие как антрацит. На глыбах обосновались колонии губок безукоризненно белого цвета, то похожие на фарфоровые тюльпаны, то образующие нечто вроде киргизской юрты из полупрозрачного алебастра.
Здесь гигантская горгонария распростерла свои окаменевшие, мраморноперламутровые щупальца. Там виргулярии – еще одни диковинные твари абиссали – каллиграфически вписывали в пространство неведомые иероглифы, колеблемые течением. Некоторые из виргулярий были свернуты в спираль и напоминали штопор, другие больше походили на пружины, выбившиеся из старинного матраца, или беспорядочно спутанные петли брошенной веревки.