Гангстеры
Шрифт:
— Они попали точно в цель, — сказал Конни.
— Думаешь, ее подослали?
— Уверен, — ответил он. — Тут и говорить нечего… Удивительно только то, что они добились такого… сходства. Это было на прошлой неделе. Я еще не успел все толком переварить… Может быть, она… та, что работала здесь, — может быть, ее тоже они подослали… чтобы проверить, что меня цепляет…
Я не знал, что сказать и что думать обо все этом. Если все обстояло так, как он намекал, то ничего невозможного не оставалось…
— Черт, — выругался Конни, — стоит подумать о ней, как во рту появляется вкус алкоголя. Хочется просто напиться, стать другим — тем, кого она должна была встретить…
Он был полностью уверен, что эта женщина — часть плана, воплотить который поручили Янсену. План включал
— Виви не была профессионалкой, — сказал он. — Никоим образом. Мне кажется, она даже не знала Янсена. Наверное, она просто дочь начальника какого-нибудь бюро, который у них на крючке…
Он покачал головой — скорее, с горечью, чем со злостью. По моему телу пробежала дрожь — от усталости или, может быть, от того, что в конторе снова стало невыносимо жарко. Конни этого не чувствовал, его обмен веществ работал совсем иначе. Я подошел к эркеру и открыл окно. Конни, против обыкновения, не стал его закрывать.
— Правда, тогда я ничего не заподозрил, — сказал он. — Ни капли. Я был круглым идиотом. Должно быть, Янсен заметил, как я смотрю на Виви, и был очень доволен. Я хлопнул еще пару рюмок и угостил ее коктейлем. Она сказала, что была в кино на Кунгсгатан, смотрела немецкий фильм. Мы стали говорить о немецком кино, и она рассказала, что писала работу о фильме «Тоска Вероники Фосс»… — Конни покачал головой, как будто речь шла о необычайном. — Как они, черт побери, узнали, что это мой любимый фильм?
— Может быть, совпадение, — предположил я.
— В любом случае, она хорошо знала, о чем говорит, — продолжил Конни. — Мы стали сравнивать разных интерпретаторов Фассбиндера — по-дурацки, как и бывает, когда люди обнаруживают общее увлечение и говорят не о самом предмете, а обо всем, что его окружает. Оказалось, что у меня есть немало пластинок, которые она никогда не слышала… — Это было так глупо, что я не смог удержаться от смеха. Конни не понимал, в чем дело. — В начале все было так невинно. Это нельзя было назвать флиртом, пока я не обнаружил, что Янсен остался в стороне. Его совершенно не интересовало немецкое кино, а если и интересовало, то в его обязанности входило тщательно это скрывать. Он, разумеется, должен был радоваться, что мы с Виви сразу нашли друг друга, но вид у него, выпавшего из разговора, все же был растерянный. Кажется, у него вообще нет интересов, кроме интриг на работе.
Но именно благодаря присутствию Янсена, Конни постепенно понял, что происходит. Беседа с Виви, будь они наедине, не означала бы ничего особенного, но в присутствии третьего наполнилась особым смыслом. Янсен, вместо того, чтобы разделять их, усиливал тягу друг к другу. Сначала они пытались вести разговор втроем, но отказавшись от предложенных Конни коктейлей, Янсен счел за благо отправиться домой.
— Может быть, это означало конец операции, кто знает. В любом случае, Янсен заявил, что уходит. Он не знал, как себя вести — многозначительно
Конни так и не понял, по своей ли воле Виви провела остаток ночи с ним, поручили ей пасти дядюшку-специалиста по общественному мнению лишь до полуночи или до самого утра.
— Меня до сих пор мучает мысль, — сказал он, — что я не выяснил этого. Мы ведь отправились дальше…
Они изрядно набрались, и после закрытия бара Виви вовсе не хотела идти домой. Конни надеялся, что они смогут послушать старые немецкие пластинки, но она вдруг захотела танцевать, вспомнив, что в «Бернс» сегодня клубный вечер. Конни ответил, что слишком стар. Виви возразила, и ему почему-то захотелось убедиться в ее правоте.
— Я не был в «Бернс» с тех самых пор, как закрыли «Красную комнату»… На первом свидании мы с Анитой смотрели «Лили Марлен». А потом пошли в «Красную комнату». Теперь же я отправился туда с женщиной, которая напевала «Memories are full of this» и умела изображать Розель Цех. Наверное, мне следовало остановиться, сделать глубокий вдох и спросить себя, в своем ли я уме.
— Но ты же был пьян…
— Или почти пьян… С такой женщиной я готов был отправиться в любой ночной клуб. Это лишь этап, лишь стадия, которую нужно было миновать. Все прояснилось только несколько дней назад — если что-нибудь вообще может проясниться до конца. Как только мы оказались в «Бернс», все окутал туман. Или… в те минуты никакого тумана не было, наоборот… Все было предельно ясно, мы словно парили надо всем, беспрерывно общаясь без единого слова, только взглядами и жестами. Все было так очевидно, словно пронизано светом. Только на следующий день, когда пытаешься рассказать, все оказывается окутано туманом.
Из-за громкой музыки разговаривать было невозможно.
— Звучал какой-то ремикс «Underworld». Я узнал их потому, что Камилла оставила у меня в конторе несколько записей. Что она хотела этим сказать?
Виви взяла Конни за руку и подвела к барной стойке, сказав что-то о музыке, а он только прокричал «Underworld» ей на ухо, на что она ответила взглядом, подтверждавшим ее прежние слова: он вовсе не стар. Они заказали коктейли в баре и начали пританцовывать уже там.
— Возможно, она что-то подмешала в мой напиток, — сказал Конни. — А может быть меня заводила сама атмосфера… Свет, дым, люди. Я пытался оглядеться и понять, где я нахожусь, но вскоре уже не мог ориентироваться. Мы прыгали, танцевали в толпе на танцполе… иногда она исчезала за массой тел, в бесформенной толчее, где каждый смеялся и казался счастливым, как никогда… Вспышки выхватывали белозубые улыбки — зубы одного, губы другого, — глаза третьего. Возникали несуществующие лица, и все были красивы и словно бы наполнены одной и той же мыслью. Я не знаю, что это было, но тогда все казалось понятным. Может быть, дело было в ритме, в пульсе — словно один огромный сердечно-легочный механизм заставлял несколько тысяч человек одинаково дышать… не знаю.
Его глаза снова засветились — свет, который мог показаться подозрительным тому, кто не привык к подобному. Так светятся лишь глаза фанатиков, открывших для себя нечто, способное спасти весь мир.
— В какой-то момент мне показалось, что она пропала и я танцую один. Но вот она возникла среди чужих тел, придвинулась совсем близко, обняла и взяла между ног — а может быть, это сделал кто-то другой, не знаю. Потом мы оказались в подвале, где я никогда не был прежде. Там было так же много людей, темно, жарко, новая музыка, дым, запасные выходы. Вероятно, мы были под уровнем моря. Мне показалось, что запасные двери ведут прямо в залив Нюбрувикен — так долго мы пробирались вперед по длинным коридорам. Люди сидели на старых диванах, креслах у столиков и пили. Мы проходили мимо, и некоторые провожали меня узнавающим взглядом. Люди разного возраста. Там я и встретил Блейзиса. Он сидел за столом с лучезарной улыбкой. Я сказал ему, что мне никогда не было так хорошо. Он спросил, что я принимал, и я ответил, что не имею представления, однако с удовольствием принял бы еще. Он протянул мне небольшой конверт за пару сотен…