Гангутцы
Шрифт:
— И вместе будете служить, — утешил сержанта Гранин.
С Хорсена катер заметили. Над ним повисла яркая ракета. С высот при белом свете ракет финны расстреливали катер в упор.
— За мной! — Гранин перемахнул за борт: он знал, что катеру надо поскорее отойти.
Вода захлестнула его с головой. Кто-то свалился ему на плечи. Гранин устоял на ногах и двинулся к берегу. За ним, не отставая, бежал сержант. Он обогнал командира и помог ему выбраться на сушу. Люди, мокрые, выбирались на Хорсен и залегали возле пристани. Сверху, с холмов,
— Вперед, орлы!
Он побежал по крутой каменистой дороге в гору под огнем, не видя, как падают и катятся в залив убитые, как сползают с обрыва к пристани раненые; он помнил одно: высоту надо взять сейчас же! Потом она обойдется отряду во много раз дороже.
Сержант бежал рядом. Над головой засвистели снаряды пушек «охотника», и близко, совсем близко взметнулось пламя.
— Дай ракету! — крикнул Гранин. — Зеленую дай, чтобы не били по своим.
«Охотник» перенес огонь вперед, но и оттуда взвились ракеты. Фланговые группы уже высадились.
Всю ночь в густом хорсенском лесу шел бой с отдельными группами финнов, бой жестокий и, казалось, беспорядочный. Однако он кончился так, как его задумал командир. Гранин правильно оценил характер обороны противника, еще не успевшего закрепиться на Хорсене; если его разъединить и расстроить боевое управление, противник будет драться вразброд. Так оно и произошло. Разрезав Хорсен пополам, Гранин сломил организованное сопротивление финнов, а фланговые группы довершили разгром и отрезали противнику отход.
Сержант пробился на свою старую позицию — к черной трубе над переправой.
У трубы его ждали шестеро товарищей. Седьмой погиб.
Финны освещали мостки переправы на Старкерн и вели по своему же пустынному берегу орудийный огонь.
— Разрешите продвигаться на Старкерн? — спросил сержант у Гранина.
Гранин не разрешил. Он приказал сидеть на развалинах и ждать приказа.
Перед рассветом «Кормилец» доставил к пристани Хорсена пленных с Кугхольма. На берег сошли конвоиры во главе с Богданычем.
Гранин был тут же, на пристани. Богданыч подскочил к нему.
— Товарищ капитан! Кугхольм матросами занят. Взяты три пулемета, семеро пленных. Докладывает старшина второй статьи Богданов…
Он помедлил, выжидая, не узнает ли его Гранин; тот пристально вглядывался, но, кажется, не узнавал. «Темновато», — подумал Богданыч и тихо сказал:
— Меньшой докладывает.
Гранин подался к нему.
— Меньшой?! А где же большой? Ах ты, мой старый соратник! Опять вдвоем окружаете финнов?
— Большого здесь нет. — Богданыч до того расчувствовался, что голос его, и без того сиплый, стал басистым, а глаза, преданно смотревшие на Гранина, заблестели. — Потерял я своего тезку где-то в Ленинграде. Может быть, он даже женился и уволился с флота.
— Постой, погоди… Ты женат?
— Что вы, товарищ капитан…
— Чего
Гранин вздохнул, подумав: «На каких полустанках мается теперь с ребятишками Мария Ивановна?.. Ушла на турбоэлектроходе, в июне, второй месяц пошел, а все еще нет никаких вестей».
— Приходила ко мне на капэ одна комсомолка, — продолжал Гранин. — Тоже Богданова, не помню, как ее по имени звать. Просилась медицинской сестрой в десант, но куда ей — скоро родит. Муж — подводник. Не твой ли это друг?
— Здесь он, на Ханко?
— Был все время на Ханко. Как это ты его не встретил, удивительно. А теперь, говорят, ушел в море, не знаю, вернулась ли лодка в базу. Жена беспокоится, все ждет его. Ну, да ладно, это мы еще выясним, — Гранин тряхнул головой, будто хотел избавиться от невеселых мыслей. — Имей в виду, что работает она в госпитале. А теперь гони своих пленных на буксир. У нас тут не гостиница. Погрузишь, приходи на капэ. Я тебя в разведку определю. Добро?
Гранин поднялся по крутой тропинке вверх, прошел в центр Хорсена, где под десятиметровой скалой Пивоваров облюбовал пещеру для командного пункта.
— Вот нора. Прямо кротовая! — Гранину определенно нравилось его будущее жилище. — Здесь и будем жить.
Он потребовал, чтобы телефонисты вызвали флагманский пункт.
Телефон стоял на обрубке бревна. Телефонисты уже размотали от самого Медена подводный кабель. Когда ответил полуостров, Гранин взял трубку и назвал позывной ФКП.
К телефону подошел Кабанов.
— Здравия желаю, товарищ ноль один! — произнес Гранин. — Докладываю: мое место — «Гром»!
Кабанов некоторое время молчал, потом спросил:
— А кто вам разрешил соваться в атаку? Вы что, командиром роты назначены?..
Кабанов снова замолчал, и опять донесся его бас:
— Закрепляйтесь на «Громе» и развивайте успех. Сегодня же пришлю вам поддержку.
Гранин положил трубку, медленным взглядом обвел пещеру, озаренную неверным светом каганца, — еще придется расширять ее, строить КП, — и с удивлением воззрился на Пивоварова. Тот уже пристроил на обрубке дерева возле телефона таблицу позывных, выложил груду карт и прочее штабное имущество на патронный ящик, временно заменяющий стол, и теперь растерянно держал в руках отрывной календарь, не зная, куда его приспособить: стены пещеры каменистые, и пройдет время, пока их обошьют фанерой.
— Ну и запаслив ты, Федор! Скажи на милость, численник с собой в десант прихватил!..
— Фактор времени! — улыбнулся Пивоваров.
Гранин уже возился у стены, отыскал в ней трещину и винтовочной гильзой прикрепил картонку календаря.
— Вот так. Хорошо. Какой сегодня на белом свете день? — Гранин осветил фонариком календарь и торжественно прочитал: — «Двадцать четвертый год Великой Октябрьской социалистической революции. Июль. Девятое. Среда». Так и запомним, Федор. Девятое июля — день нашего новоселья в Кротовой норе.