Ганнибал. Враг Рима
Шрифт:
— Помоги мне! — крикнул Бостар.
Сафон молча наблюдал за ним. «А мне надо? — подумал он. — Что мне с этого будет хорошего?»
— Чего ты ждешь? — дрогнувшим голосом крикнул Бостар. — Эта проклятая ветка долго не выдержит!
Но увидев взгляд Сафона, побледнел.
— Хочешь, чтобы я погиб, так ведь? Точно так же, как радовался, когда пропал Ганнон?
Язык Сафона онемел от стыда. Откуда Бостар узнал это?
Ветка затрещала.
— Пропади ты пропадом! — крикнул Бостар и, с усилием оторвав от ветки левую руку, дернулся вперед,
Еще мгновение — и вес его тела увлечет его вниз, в бездну. Понимая это, Бостар лихорадочно хватался пальцами, пытаясь хоть как-то удержаться на твердой как камень, обледенелой земле. Но не смог. Крича от отчаяния, он начал сползать вниз.
Стыд взял верх над рассудком, и Сафон, бросившись на землю, схватил брата за плечи. Мощным рывком поднял его к самому краю. Со второй попытки они смогли переползти от края пропасти на безопасное расстояние. Прошло время, а братья все еще лежали рядом, тяжело дыша. Бостар сел первым.
— И почему же ты меня спас?
— Я не убийца, — с трудом глядя ему в глаза, ответил Сафон.
— Нет, — резко бросил Бостар. — Но ты был рад, когда пропал Ганнон, так ведь? Без него у тебя появился шанс стать любимчиком у отца.
— Я…
Сафон не знал, куда деваться от стыда.
— Странно это, — продолжил Бостар, перебив его. — Если бы я сейчас погиб, отец целиком был бы твоим. Почему же ты не дал мне исчезнуть в небытии?
— Ты мой брат, — уныло возразил Сафон.
— Так и есть, но ты стоял на месте и ничего не сделал, только смотрел, как я чуть не свалился в пропасть, — яростно возразил Бостар. — Потом тебе удалось взять себя в руки… Так что я благодарен тебе, что ты спас мне жизнь. Благодарен и верну тебе долг, если смогу.
Он подчеркнуто точно плюнул на землю между ними.
— И тогда ты умрешь для меня.
Сафон разинул рот. Он только молча смотрел, как Бостар встает и уходит.
— Что ты скажешь отцу? — окликнул он брата.
Бостар обернулся и презрительно посмотрел на него.
— Не беспокойся. Он ничего не узнает.
И растворился в темноте.
Ударил очередной порыв ледяного ветра, пронизывая Сафона холодом до самых костей.
Никогда еще он не чувствовал себя так одиноко.
С отъездом Квинта и Ганнона Аврелия чувствовала себя одиноко. Она находила поводы, чтобы выйти из дома и сходить к Суниатону, но это было нелегко. Девушка не могла раскрыть матери истинных целей ее прогулок, а грек-учитель ей особенно не нравился, и она не могла ему доверять. Девушка поддерживала дружеские отношения с Элирой, но последнее время иллирийка пребывала в дурном настроении, и брать ее с собой не имело смысла. Единственным, кому Аврелия могла довериться, был Юлий. Он даже несколько раз сопровождал ее на прогулках. Но бесконечные разговоры о том, что будет подано на обед, ее не слишком-то развлекали. Поэтому большую часть времени она проводила с матерью, которая с тех пор, как они остались одни, с удвоенным рвением взялась
Главной их работой была возня с огромным количеством шерсти, скопившимся в одном из складов во дворе. Овец стригли все лето, а в последующие месяцы рабыни вычесывали из нее колтуны и траву. Потом шерсть красили в разные цвета — красный, желтый, синий и черный. После покраски ее отправляли в прядильню, а потом делали из нее ткань. Хотя большую часть этой работы выполняли рабыни, Атия тоже принимала в ней участие. И настояла на том, чтобы дочь присоединилась к ней. День за днем они сидели или ходили по двору с прялками и катушками в руках, уходя в атриум, только если начинался дождь.
— Это женская работа — блюсти дом и прясть, — сказала Атия как-то ранним утром. Ловко вытянув пару отставших волокон с пучка на прялке, она прицепила их к катушке и начала ее крутить. Подняла взгляд на Аврелию: — Ты меня слушаешь, дитя мое?
— Да, — ответила девушка, радуясь тому, что мать так и не заметила, как она закатила глаза. — Ты мне это уже тысячу раз объясняла.
— Потому что это чистая правда, — строго проговорила Атия. — Хорошую жену отличают по тому, как хорошо она прядет и ткет. Постарайся запомнить это получше.
— Да, мама, — послушно повторила Аврелия, тут же представив себе, как тренируется с гладием.
— Несомненно, твой отец и Квинт будут благодарны, если мы сможем прислать им плащи и туники. Думаю, зима в Иберии суровая.
Аврелия виновато принялась за работу с удвоенным усердием. Это единственный возможный способ помочь брату. Она изумилась, когда поняла, что хочет сделать то же самое и для Ганнона. И с этих пор пыталась убедить себя, что он теперь стал для ее семьи врагом.
— Нет больше никаких новостей? — спросила она.
— Сама знаешь, что нет, — не пытаясь скрыть раздражения, ответила Атия. — У отца нет времени нам писать. Если боги благоволили ему, то он уже, наверное, добрался до Иберии.
— Если повезет, Квинт скоро найдет его.
Аврелия решила подбодрить мать, но добилась противоположного результата.
Самообладание на мгновение покинуло Атию, и стала видна вся глубина ее горя.
— О чем только он думал, отправляясь один?
Сердце Аврелии обливалось кровью, видя беспокойство матери. До сих пор она не рассказала, что Ганнон отправился вместе с братом. Промолчать было проще. Но сейчас ее решимость ослабла.
Вежливое покашливание не дало ей начать фразу. Аврелия с раздражением увидела, что в дверях атриума стоит Агесандр.
Самообладание вернулось к Атии в мгновение ока.
— Агесандр, — жестко проговорила она, взглянув на раба.
— Госпожа, — кланяясь, ответил тот. — Аврелия.
Девушка наградила надсмотрщика уничтожающим взглядом. С тех пор как он обвинил Ганнона, она сторонилась его, как чумного. А сейчас он помешал ей утешить мать.
— Что такое? — спросила Атия. — Проблемы с урожаем оливок?