Ганнибал. Враг Рима
Шрифт:
— Нет, госпожа, — ответил задумчиво Агесандр. — Я пришел, чтобы принести извинения Аврелии.
— Что же ты сделал? — подняв брови, спросила Атия.
— Ничего, что не должен бы был, госпожа, — мягко ответил Агесандр, пытаясь добавить в свой голос учтивости. — Но вся эта ситуация с рабом-карфагенянином была очень… неудачной.
— Это так теперь называется? — едко оборвала его Аврелия.
— Продолжай, — разрешила Атия и подняла руку, приказывая дочери замолчать.
Публий пришел в ярость, когда по прибытии в Пизу его встретил посланник от Сената. Консул желал побыстрее отправиться на север, в Цизальпийскую Галлию, и принять командование над легионами,
Флакк принялся с невинным видом разглядывать ногти.
— Несомненно, кто-то сообщил им до того, как мы отправились из Массилии, — гневно заявил Публий, не отводя гневного взора от Флакка. — Но я пока что не видел, чтобы упомянули слово «провокация». Другими словами, я могу игнорировать это неуважительное послание. И мне следовало бы так поступить. С каждым днем Ганнибал и его войско все ближе к нашим северным границам. Семпроний не сможет выбраться из Сицилии быстрее, чем я прибуду на север. А поездка в Рим задержит меня недели на две, не меньше. Если за это время Ганнибал объявится в Галлии, результат будет ужасен.
— Вряд ли в том есть моя вина, — уклончиво ответил Флакк.
У Публия от гнева раздулись ноздри.
— Ты в этом уверен?
Флакк благоразумно хранил молчание.
Снова прочтя послание, консул взял себя в руки.
— Я вернусь в Рим, как меня просят, но ответственность за последствия задержки падет на Минуциев, и на тебя в особенности. Если к тому времени, когда я прибуду в Цизальпийскую Галлию, Ганнибал уже будет там, я позабочусь о том, чтобы ты был в первых рядах каждый раз, как мы столкнемся с карфагенянами.
Флакк, не скрывая тревоги, взглянул на консула.
— Вот там ты и обретешь всю ту славу, к которой так стремишься, — рыкнул Публий и, немного помолчав, спокойно добавил: — Скорее всего, посмертно.
Наплевав на шоковое состояние Флакка, он повернулся к Фабрицию.
— В Рим возьмем с собой только одну турму. И по две сменных лошади каждому. Остальные твои кавалеристы пусть купят новых коней и прямиком отправляются на север, к Вульсону, вместе с когортой пехоты. Приступай. Выезжаем в течение часа.
Флакк отправился следом за Фабрицием, занявшимся разгрузкой снаряжения и передачей лошадей. На причале Пизы царила суета, подобная муравейнику. Только что сошедшие на берег легионеры разбирали снаряжение, сваленное на причале, и строились под бдительными взорами командиров. Кавалеристы Фабриция следили, как в специальных деревянных рамах поднимают из корабельных трюмов коней, возвращая их на твердую землю. К животным сразу же подходили конюхи, успокаивая нервничающих лошадей и отводя в сторону, чтобы подготовить к предстоящему путешествию. Как только появилась возможность, Фабриций сразу же обернулся к Флакку.
— Что происходит, во имя Плутона?
Флакк сделал невинное лицо.
— Что ты имеешь в виду?
— Любому дураку понятно, что Публию лучше не ездить в Рим, а сразу скакать в Цизальпийскую Галлию, чем быстрее, тем лучше. Но ты устроил так, что он вынужден был все бросить и направиться в Рим.
Флакк поглядел на него, делая вид, что возмущен необоснованными обвинениями.
— Кто сказал, что я имею хоть какое-то отношение к тому, что новости достигли Рима? В любом случае я не могу отвечать за действия старших членов семьи. Они люди куда более влиятельные, чем я и ты, и их стремления и
Фабриций почувствовал неуверенность в своих суждениях. Уверенное решение Публия отправить армию в Иберию, а самому вернуться в Италию, безусловно, было экстраординарным. Сначала Фабриций думал, что консул проявил прозорливость, но слова Флакка заставили его посмотреть на ситуацию с другой стороны. Сложно было допустить, что одна из фракций Сената станет подвергать опасности Республику только для того, чтобы набрать очки в политической игре. Фабрицию пришло в голову, что у Минуциев есть свои причины потребовать присутствия Публия. Теоретически, легионы Цизальпийской Галлии вполне способны оборонять северную границу. Глянув на Флакка, Фабриций увидел на его лице лишь искреннюю озабоченность.
— Думаю, да, — наконец тихо согласился он.
— Хорошо. Тогда отправляемся в столицу, не беспокоясь насчет Ганнибала, и поглядим, что лучшие умы Сената скажут Публию, — горячо сказал Флакк. — А потом сразу же разберемся с гуггами, если Вульсон не успеет стереть их с лица земли раньше. Договорились?
Он выставил руку вперед, на манер рядового легионера.
Фабриций забеспокоился. Только что Флакк говорил о том, что люди в Риме будут действовать на общее благо, и тут же намекнул на то, что отзыв Публия является политическим ходом, сделанным без осмысления угрозы, которую представляет собой Ганнибал. Здесь много такого, что с первого взгляда не поймешь. С точки зрения Фабриция, главным вопросом был Ганнибал и то, как с ним сладить. А заседающие в Сенате, по всей видимости, этого не понимают. Да и какая разница, подумал он. Ну, отправятся они в Рим прежде, чем в Цизальпийскую Галлию. И что? Если Ганнибал сможет пересечь Альпы с войском, его солдатам потребуется длительный отдых, прежде чем вступать в бой. Предупрежденный Вульсон будет наготове, а Публию не потребуется много времени, чтобы добраться от столицы до Галлии.
— Договорились, — сказал он, пожимая руку Флакку.
— Превосходно! — воскликнул Флакк. Его глаза радостно светились. — Кстати, не надо принимать близко к сердцу все, что говорит мой брат. Он ждет не дождется возможности лично пообщаться с тобой.
Погруженный в свои мысли, Фабриций кивнул.
Войско Ганнибала достигло перевала на следующий день. Скудный солнечный свет озарил равнины, раскинувшиеся у подножия гор. Но этот вид для них не лучше миража в пустыне, с горечью подумал Бостар. Ведущие в Цизальпийскую Галлию склоны были покрыты снегом и льдом. Быстрый спуск по ним будет еще труднее, чем весь их переход через горы, а ценой ошибки будет смерть — как всегда с тех пор, как они поднялись в горы.
Чтобы дать войску отдохнуть, Ганнибал приказал организовать двухдневную стоянку на перевале. Безусловно, это было обдуманное решение, а не простая забота о людях. Сотни отставших воинов, которые в противном случае погибли бы в горах, получили возможность нагнать товарищей. Их встречали с чувством облегчения, но без особого сочувствия. Если даже они и хотели рассказать о постигших их испытаниях, мало кто желал слушать. Отчаяние сжало сердца воинов, делая их равнодушными к чужим страданиям.