Ганская новелла
Шрифт:
— Слава Аллаху, не все матери такие, как ты. Не то земля покраснела бы от господской крови.
— Кто же дурного человека жалеть станет?
— А как быть, если господа испокон веку плохими были?
Неужто ты думаешь, люди спокойно смотреть станут, коли и новых господ убивать начнут? И у богатых, поди, дом есть, как у дочерей наших. А слуги едят там хорошо, потому что работают на большого человека, который знается с другими богатыми людьми… но хватит об этом, жена моя. Думаешь, все такие, как мы? Нет, Сету.
— Хватит, хватит, Зиригу. Меня аж озноб пробрал.
— Вот они, женщины! Не ты ли, жена моя, чуть ли не ножом размахивала, все на господские головы обрушиться хотела?
— Но что же делать-то?
— Откуда ж мне знать? Мое дело — поднести, прибрать, приготовить, постель застелить… Привезут с собой женщин — и за теми ходить стану. А что родители девчонок этих думают — этого, жена моя, не знаю.
— Да, Зиригу, теперь-то и я припомнила, что не все матери противятся этому, иные даже и рады вроде.
— Ага…
— Вот эта девочка Мунату, например…
— Ага…
— Где ее родные столько денег взяли, чтобы такой большой дом построить?
— Мм…
— Двенадцать комнат. Двенадцать! И водопровод прямо в доме. А те, кто туда заходил, говорят: коли своими глазами не увидишь, ни за что не поверишь, будто на свете есть мужчины и женщины, что в таких хоромах живут.
— Ага…
— Это что же выходит? На своих же дочерях наживаются? Отдают за милую душу господам, а то и сами предлагают?
— Мм…
— А такие, как мать Мунату, еще и рассказывают каждому встречному-поперечному, что их благодетель делает, что говорит…
— Гм…
— А сами-то прекрасно знают, что богач этот дочь их бросит, как только она надоест ему или другая покрасивее найдется.
— Мм…
— Плевать мне на господ таких, на матерей таких, на таких дочерей.
— Ну, жена моя, вижу, полегчало твоей душе, теперь я могу тебя оставить. Пойду разбужу молодого хозяина.
— А я буду к доктору собираться, пусть уши мои посмотрит.
Тук… тук… тук…
— Да-а?
— Масса, масса, масса.
— Да-а?
— Вы сказали: «Зиригу, разбуди меня в восемь». Прихожу в восемь, не встаете, позже прихожу — опять не встаете. А теперь уж вставайте, девять скоро.
— Но, Зиригу, дверь не заперта. Надо было войти и растолкать меня.
— Что вы, масса! Мне, Зиригу, когда вы спите, вас толкать?!
— Почему же нет?
— Что вы, масса!
— Ладно, не будем спорить. Спасибо, что добудился в конце концов.
— Только зачем вам вставать-то
— Ты прав, заняться здесь нечем. Форму терять не хочу. Нельзя себе поблажку давать. Непременно надо будет вставать пораньше. Да вот устал я, потому и переключиться сразу трудно.
— А зачем? Вам, масса, можно и поспать. Не на работу, чай. Я вот раненько встаю, понятно. А вам к чему? В контору ведь идти не надо.
— Зиригу, не все образованные люди работают в конторах.
— Нет разве?
— Нет, и на днях я обязательно тебе об этом расскажу и еще о том, почему не хочу слишком поздно вставать.
— Ну и ну! Кофе я не принес, боялся, остынет. Пойду подогрею.
— Не спеши. Вот умоюсь и приду за ним. И, пожалуйста, Зиригу, не опекай меня как маленького ребенка.
— Масса!
— Да и с какой стати ты должен за мной ухаживать? Ты мне в отцы годишься.
— Мой белый масса!
— Во-первых, я не белый.
— Масса!
— Послушай, кухня, например, — это твоя вотчина, и мне там делать нечего. Кроме того, я здесь гость и знаю, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Но, черт побери, обращаться с собой как с немощным инвалидом я не позволю.
— Господь с вами, масса, не говорите так. Делайте, как хотите. Солнце уж высоко. Я для вас еще хорошее мясо купить хочу, поторапливаться надо, на рынок до полудня успеть. Скажите, что на завтрак приготовить. Омлет? Яйцо всмятку? Бутерброд с яичницей? Яичницу с беконом? Апельсиновый сок?
— Постой, Зиригу.
— Слушаю, масса.
— Я не буду завтракать. Апельсины у тебя есть?
— Не будете? Есть, у жены на кухне. Сейчас принесу.
— Я заплачу.
— Да это после. С рынка-то я вам получше принесу. А другие господа все больше соки из бутылок пьют.
— Возможно, я и ненормальный, но у меня хватает здравого смысла, чтобы не пить гомогенизированный, рекристаллизованный, замороженный-размороженный, разбавленный и бог-его-знает-какой-еще апельсиновый сок, который привозят из стран, где апельсины и не растут вовсе, когда я могу их есть в натуральном виде.
— Что вы сказали, масса?
— Так, ничего, Зиригу.
— На мой взгляд, вы с вашими определениями хватили через край. Да, у нас домработницы и слуги, но при чем же здесь рабы?
— Из поколения в поколение значительная часть нашего народа, казалось, только и существовала для того, чтобы удовлетворять нужды белых мужчин и женщин. Разве этого мало? Разве это не иссушает душу? Разве должны они и к нам относиться так же, как к белым хозяевам?
— О чем это вы? Существующее положение вещей частично решает проблему безработицы. Или уменьшает ее по крайней мере. Можете себе представить, что произойдет, если все слуги лишатся работы.