Ганза. Книга 1
Шрифт:
Прохладный ночной ветерок скользнул по траве, пробираясь между стеблями, забрался в волосы человека и взлохматил их. Король улыбнулся — мать вновь гладила его по голове, указывая на звезды: «Там наверху, сынок, Господь пишет наши судьбы. Что было и что будет. Спи. Спи, Кристиан».
Полог королевской палатки приоткрылся, выпустив наружу еще одного покинувшего торжество. Яльмар фон Руеф — саксонец по отцу, норвежец по матери, подданный датского короля — был, наверное, единственным действительно близким Кристиану человеком из всего его окружения. Подслеповато щурясь — возраст брал свое, да и темно было
Не дойдя до своего владыки нескольких метров, генерал смущенно кашлянул. Он знал, что в такие минуты одиночества король думает о своем, а нарушать покой его королевского величества старому графу совсем не хотелось. Кристиан был вспыльчив и необузданно жесток, стоило попасться под его горячую руку. Не помогло бы даже то, что Яльмар был его ближайшим советником.
С самой окраины лагеря донесся крик часового, заставивший датского монарха привстать на локте, подтянув к себе меч. Вверх по склону холма, на котором стоял шатер, уже бежал пехотинец, позвякивая кирасой.
Король вздохнул и поднялся на ноги. Только тогда он заметил стоявшего неподалеку фон Руефа.
— Что там происходит, старик? Очередной шпион?
Генерал Яльмар, который прислушивался — в отличии от владыки — к речи часовых внизу, подтвердил догадку монарха:
— Так и есть, ваше величество. Один из солдат уже спешит сообщить вам о поимке, — фон Руеф ткнул вниз рукой.
Воин тем временем поднялся на холм и, запыхавшийся, теперь объяснял часовым, что несет донесение его величеству.
— Пропустите его! — голос короля заставил вздрогнуть и часовых и солдата. Последний, увидев Кристиана, нерешительно двинулся к нему. Подойдя ближе, он поклонился сначала владыке, затем стоящему чуть поодаль генералу. Король нетерпеливо спросил:
— Говори. В чем там дело?
— Очередной имперский разведчик, ваше величество. Шпионил для Тилли. Мы поймали его неподалеку от лагеря, он прятался…
— Ну так повесьте его, — Кристиан жестом освободил солдата и повернулся к Яльмару. — Всегда одно и то же.
— Вам следовало бы приказать допросить его, ваше величество, — мягко упрекнул короля старик.
Лицо владыки поскучнело, он отвел взгляд, посмотрев на небо:
— Он опять умолял бы меня пощадить его, обещал выложить мне важные сведения — конечно же ничего полезного, но страшно секретно. Просил бы зачислить его в одну из моих рот, чтобы искупить свою вину. Потом, услышав все, что он может мне сказать, я все равно приказал бы повесить его. Как видишь, мой старый Яльмар, я всего лишь сократил в этом представлении пару сцен. Финал остался неизменным.
Несколько минут они молчали. Генерал тихо покачивал головой, видя как королем вновь овладевает меланхолия.
— Вы выполнили свой долг, ваше величество. С началом зимы мы можем требовать вторую часть обещанной суммы.
Король сжал кулаки. Он стоял над обрывом, служившим склоном холму. Внизу раскинулся лагерь его армии, освещенный сотнями огней от костров. Мерный гул, заполнявший стоянку войск, постепенно стихал. По-прежнему слышались оклики часовых, смех из королевского шатра, где продолжалось празднование победы
Запах солдатской снеди, дым костров, вонь навоза и человеческого дерьма сплетались для короля в особенный, привычный ему запах. Запах войны.
— Долг?! Я взял Киль, потратив на это больше двух недель! Оставив под его стенами не меньше трех тысяч солдат! Северные земли империи свободны теперь от Католической лиги. Тилли боится моей армии, и все, что ему остается, это маневрировать, вести переговоры, заключать со мной перемирия, набирать новых людей и тревожить меня частыми, слабыми, но болезненными уколами своей легкой кавалерии. Максимилиан Баварский потерял большую часть своих войск, сейчас его посланники вербуют людей в Италии и Речи Посполитой, всегда готовой поддержать Габсбургов и всех остальных католиков. Теперь же эти английские торговцы требуют от меня, чтобы я приступил к осаде других ганзейских городов, и в первую очередь Бремена, — голос Кристиана IV сделался свирепым, режущим своей озлобленностью тьму ночи. — Они делают вид, что не знают об имперской армии, стоящей там. И о хваленых мушкетерских ротах самой Ганзы, которые в одно мгновение пополнятся сотнями авантюристов, воюющих за деньги. Я же не получу подкрепления из Дании до самого конца июля, и могу рассчитывать только на Евангелическую Унию.
Генерал пожал плечами, правда было темно и король этого не видел. Кристиан постоял немного, успокаиваясь, а затем продолжил неожиданно ровным голосом:
— До осени Фердинанду и его ублюдкам не собрать войск, способных противостоять мне. А когда они их соберут, будет уже поздно. Я разобью их в поле, а затем осажу Бремен и прочие хваленые твердыни этих торговцев, оставшихся без поддержки имперских армий.
Фон Руефа испугали нотки почти фанатичной уверенности в голосе правителя. Кристиан IV был опытным военачальником и большую часть своей жизни провел в походах и войнах. Полководческий талант Тилли, главнокомандующего войсками Священной Римской империи и Католической лиги, был не менее известен в Европе.
Из шатра донесся очередной тост — ныне там пили за здравствие шведского короля Густава II Адольфа, который помог Кристиану занять принадлежащий ему по праву трон. К здравице присоединились и наемные офицеры, орущие теперь больше всех.
Кристиана этот тост заставил передернуть плечами — он ненавидел, когда ему напоминали о мятеже Магнуса. И о его собственном бегстве в Шведское королевство.
— Они не смогут ничего противопоставить мне, — повторил он еще раз шепотом. — Ни империя, ни Ганза.
Новый тост заглушил собой слова монарха и старик-генерал, прошедший со своим королем все его войны, сделал вид, что их не услышал.
Он был стар, а потому подозрителен, и всегда пытался подметить скрытые карты в рукаве у противника. Сейчас он не видел ничего, что могло бы помешать Кристиану IV овладеть без помех почти всей Священной Римской империей. Но привычка брала свое…
VI
Капитан нашего корабля — Батист Камбеа — обещал ждать нас, что бы ни случилось. Распрощавшись с ним, мы двинулись по узеньким улицам амстердамского пригорода ко входу в город.