Гардемарин Ее Величества. Инкарнация

Пылаев Валерий

Но сделать ничего не успел. Я крутанул телефон на ладони, сжал обратным хватом, резко развернулся и ударил. Титановая рамка, которую так нахваливала Анастасия, с хрустом врезалась грабителю чуть ниже подбородка. Подкравшийся сзади гоблин выронил блеснувший вороненой сталью складень, захрипел, хватаясь за горло, и упал на колени. Про него я тут же забыл – после такого уже не встают… Да и живут обычно недолго.

Но двое еще были на ногах. К ним я стоял боком – и успел только поднять локоть, закрывая голову. Ударило как кувалдой: то ли телескопической дубинкой, то ли кастетом. Обычному человеку такое запросто сломало бы предплечье, но я только

выругался сквозь зубы, присел, выпустил из пальцев телефон и, крутанувшись на пятках, вбил бритому в челюсть апперкот. Послышался треск лопающихся костей, ноги грабителя оторвались от земли, и гоблин кулем свалился на асфальт, напоследок выдав чуть ли не сальто.

Его последний уцелевший товарищ явно не ожидал от тощего паренька такой прыти, зато соображал, похоже, побыстрее других: завел руку за спину и рванул из-за пояса пистолет. Проворно, одним движением, но я все-таки успел узнать старину «Макарова». И тут же бросился вперед, нырнул под уже наставленное на меня дуло и ударил. Не кулаком – плечом, но с такой силой, что буквально снес гоблина. Он отлетел на несколько шагов и врезался затылком в угол ларька.

Аж гул пошел. Бездыханное тело медленно сползло на землю, оставляя за собой на ржавом железе влажный след, дернулось несколько раз и наконец затихло.

– Да что ж вы, студентики, себя не бережете – вздохнул я, подбирая телефон.

Кажется, целый – по крайней мере экран. Да и корпус тоже. Только на закругленном уголке осталась крохотная царапина. Я на всякий случай огляделся. Кажется, обошлось без свидетелей. А гоблины уже ничего и никому не расскажут: двое погибли мгновенно, а первый, которому я сломал кадык, уже перестал хрипеть.

Особых сожалений я не испытывал. Любое действие рождает соответствующей силы противодействие – примерно такому учит школьный курс физики, который три остывающих на асфальте покойника, похоже, так и не усвоили.

И уже не усвоят. Зато в городе станет почище.

– Лежит безжизненное тело… И некому его поднять, – подытожил я.

Потом подошел к забору, ухватился за край и одним прыжком махнул на другую сторону.

Верну себе все, что причитается, – обязательно займусь пятигорской полицией. Что-то совсем уж здесь обстановка стала неприятная.

Криминогенная.

Глава 5

Никогда не любил японцев. И особенно сильно – с восемьдесят первого года. Наверное, потому, что куда лучше многих знал, что «трагическая случайность», о которой через несколько дней написали в газетах, на деле была никакой не случайностью. Почти никем не замеченная в столице тихая аннексия четырех островов Курильского архипелага стоила жизни пятнадцати морякам.

Гарнизон в Сяне ввязался в безнадежный бой, но продержался недолго: самураи высадили десант с моря и за считаные часы заняли весь Итуруп, а за ним и остальные три острова – самые крупные и самые близкие к префектуре Хоккайдо.

Жертва моряков оказалась напрасной: в Зимнем решили, что сохранение хоть какого-то мира с теперь уже бывшим союзником важнее, чем полтора десятка убитых и несколько тысяч квадратных километров русской земли с их жителями. В тот день я, тогда еще горячий и бестолковый тридцативосьмилетний полковник, раскидал по углам здоровенных кавалергардов, выбил дверь в дядюшкин кабинет и впервые высказал вжавшемуся в роскошное кресло старику все, что я думаю о нем и его умении выстраивать внешнюю политику государства.

Тогда моя выходка

обошлась без последствий. Его величество то ли проявил великодушие, то ли просто-напросто испугался тронуть того, кто смог в прошлом году завершить победой грызню с турками на Балканах. Но обиду, конечно же, не забыл. И через пару лет под весьма надуманным предлогом отправил упрямого и своенравного племянника служить в горы на Кавказ. Тогда во дворце поговаривали, что на этом мою военную карьеру можно считать законченной.

Но так уж вышло, что карьера закончилась у дядюшки.

А на Курилах все так и заглохло: настоящей войны не хотели ни самураи, ни сам сегун Токугава, ни уж тем более дзайбацу, почти всемогущие семьи-корпорации. Хитрые толстосумы-промышленники куда быстрее прочих сообразили, что торговать с большим и порой весьма сердитым западным соседом куда выгоднее, чем портить отношения.

Наверное, поэтому японцы и поспешили убрать войска с Курил чуть ли не в тот же самый день, когда дядюшка Павел под прицелом автоматов отрекся от престола. Новый статус островов был официально зафиксирован в документах в девяносто четвертом, и уже на следующий год по всей России, как на дрожжах, начали расти магазины электроники и музыкальных инструментов, заводы, сборочные цеха…

И, конечно же, автосалоны. Я никогда не любил японцев – но к японской технике это не относилось. И когда взгляд вдруг наткнулся на огромную вывеску «HONDA», все разумные мысли о покупке какого-нибудь неприметного «Жигуленка» или «Волги» вдруг куда-то улетучились. В прошлой жизни я никогда не пылал особой страстью к двухколесному транспорту, но сейчас ноги будто сами понесли меня через дорогу, и уже через пару минут я с замиранием сердца слушал незнакомые слова.

– …четырехпоршневые радиальные суппорта, – распинался мой провожатый, – алюминиевая рама твин-спар. Двигатель – четыре цилиндра общим объемом девятьсот девяносто восемь кубических сантиметров.

Господин Ямада («Можете называть меня просто Тоши, господин Острогорский!») говорил почти без акцента. Значит, или приехал уже давно, или вообще родился в России: славные потомки самураев нередко предпочитали бусидо путь успеха и капитала.

Тридцать – тридцать-пять лет на вид и слишком солидный для рядового продавца. Похоже, меня почтил беседой сам управляющий, а то и владелец салона «Хонда». Чего у японцев не отнять, так это чуйки: даже после визита на рынок и в салон связи я вовсе не выглядел богатеем, однако Тоши каким-то образом сумел разглядеть среди полудюжины шатающихся между мотоциклов молодых парней единственного клиента с деньгами. Спустился из своего ультрасовременного офиса под потолком здания и теперь уверенно двигался к сделке.

– Заявленная мощность – сто семьдесят пять лошадиных сил. Такой зверь разгонится до сотни меньше чем за три секунды. – Тоши провел кончиками пальцев по обтекателю. – Не случайно у нас на родине его называют «Хинокен» – огненный клинок. И обратите внимание на цвет, господин Острогорский! Редкая заводская окраска. Обычно такие мотоциклы выпускают в ярких вариантах, однако этот…

Черный. Почти целиком, от свежего протектора резины до заостренных кончиков зеркал. Только по бокам из-под пластика проглядывали не выкрашенные в цвет детали мотора, и поблескивали на колесах металлические диски с темно-красными суппортами тормозов. Тоши не поленился включить зажигание, и на передней части мотоцикла хищно вспыхнули узкие, расходящиеся в стороны и чуть кверху фары.