Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
— Ну же, курсант! — Бергер дергался, пытаясь сбросить с себя выпавшие из канделябра свечи, но ноги француза держал крепко.- Я же заживо сгорю! Белов!
Рука француза замахнулась для нового удара. Миг, и Саша придавил тело Брильи к полу.
— Скажите, где Ягужинская, и я помогу вам, — шептал он в ухо французу. Тот извивался под тяжестью двух тел.
— Руки вяжи ему, руки, — хрипел Бергер. — Веревку бы надо! Калистрат, где ты, каторжник? Веревку!
— Скажите, где Анастасия,- твердил Саша.- Ради всего святого, где Ягужинская?
— Зачем это я
Перед Сашиными глазами мелькнула золоченая туфелька, наступила каблуком на дымящие фитили свечей и скрылась под зеленой оборкой. Затканная серебром ткань царапнула щеку.
«Она!»- произнес внутри Саши ликующий голос. Тело его обмякло, и Брильи скинул его с себя, как тяжелый куль. Вложенная Анастасией в руку француза шпага ткнулась острием в налитую кровью шею Бергера.
— Защищайся, негодяй! — гаркнул француз.
Бергер вскочил на ноги и выхватил шпагу.
Они носились по комнате, падали перевернутые кресла, со звоном разбивалась посуда, закатив глаза от ужаса, маячил в дверях сторож, а Белов стоял на коленях перед Анастасией, не в силах пошевелиться под ее рукой, словно не кружева украшали эту ручку, а тяжелые доспехи. Она посвящала его в рыцари, забирала в пожизненный полон и даже не знала об этом. Ей и дела не было до застывшего в нелепой позе молодого человека, с веселым любопытством она наблюдала, как метался по комнате, потерявший в пылу битвы туфли, Брильи, как победно развивались полы халата у его крепких, поджарых ног, как Бергер, втянув голову в плечи, отражал удары француза.
Курляндец уже понял, что его игра проиграна, и теперь боялся потерять большее, чем расположение Лестока и обещанное богатство. «Господи, только бы не убил, проклятый!- молился Бергер.- Только бы не убил… Ишь, как глаза горят! Каторжник! Ну пырни куда-нибудь несмертельно, каналья, и проваливай ко всем чертям! О, Господи…»
Всевышний внял жалостливой молитве, шпага де Брильи пропорола правое плечо курляндца, и он рухнул на пол, зажимая пальцем рану.
В комнату тут же вбежали сторож и Устинья Тихоновна.
— Серный запах нюхала, анчоусы ела- к несчастью!- загадочно причитала бедная женщина.- Лань, бегущая и прыгающая, — обманчивая мечта. Все не к добру, все…
— Да вы живы ли, сударь? — лепетал сторож, пытаясь поднять Бергера.
Брильи стоял рядом, широко расставив босые ноги, и тяжело дышал.
— Не трогайте меня, я жив,- произнес Бергер, неуклюже поднялся и тут же упал в объятия сторожа. Калистрат Иванович натужно крякнул, супруга его, ласково твердя про «лань,бегущую и прыгающую», словно призывая Бергера перейти на аллюр изящного зверя, обхватила курляндца за талию, и вся эта живописная группа повлеклась в верхние апартаменты делать перевязку.
— Теперь этого.- Анастасия сняла руку с плеча Александра. Де Брильи вытер салфеткой окровавленную шпагу.
— Вы опять меня не узнали, мадемуазель,- прошептал Саша и встал с колен. — Я приехал сюда в надежде помочь вам…
— Вот как??- Она махнула рукой французу. — Погоди, Сережа, не петушись. Подними кресло и поставь к камину.
Анастасия
— Да, я тебя видела…
— Я был представлен вам в доме госпожи Рейгель.
— Веры Дмитриевны? А… вспомнила. Ты курсант навигацкой школы.- Она звонко расхохоталась.- А нынче урожайный месяц на курсантов. Сережа, сознайся, ты случайно не курсант навигацкой школы?
— Тебя никогда совершенно нельзя понять, звезда моя,- проворчал де Брильи, разыскивая свои туфли.
— Чем же ты можешь мне помочь, курсант?
— Вся моя жизнь принадлежит вам!- пылко воскликнул Саша.
— Щедро… А что мне с ней делать, юноша? Скажи лучше, этот… Бергер привез паспорт для шевалье?
— Да. Выездной паспорт в его камзоле во внутреннем кармане.
— Сережа, пойди поищи в тряпках этого…
Де Брильи брезгливо поморщился, но тем не менее пошел наверх.
— Садись, курсант, поговорим…
Саша сел на пол, обхватив колени руками. Его не оставляло чувство неправдоподобности всего происходящего. Эта гостиная с опрокинутой мебелью, битой посудой, с раздавленной каблуками жареной рыбой, огурцами, пронзительным запахом чесночной настойки- разве это место для НЕЕ? И он сам — только очевидец, но никак не действующее лицо. Все дальнейшее происходило для Саши словно во сне- в том нереальном состоянии, когда тело легко может оторваться от пола и взмыть к потолку, когда можно читать чужие мысли, как раскрытую книгу, и когда при всех этих щедрых знаниях ты со всей отчетливостью понимаешь, что ничего нельзя изменить в книге судеб и никому не нужны твои взлеты и понимание происходящего.
— Странно,- сказала Анастасия,- я не помню твоего лица, но хорошо помню фигуру и как ты стоишь- руки опущены, голова чуть вбок. Где?…
— Под вашими окнами.
— Так это был ты? И в последнюю ночь?- Анастасия вдруг всхлипнула по-детски. — А я все думала — кто же провожал меня в дальнюю дорогу?
И всматриваясь в Сашины черты и узнавая их, Анастасия не просто поверила каждому его слову, а растрогалась, вся озарилась внутренне. Ей казалось, что еще в Москве в толпе безликих вздыхателей она выделила настоящий взгляд этот и потому только не откликнулась на него, что время еще не пришло. Сколько же надо было переплакать, перетерпеть, чтобы понять со всей очевидностью, что время пришло…
— Что о матери моей знаешь? — спросила она тихо.
— На дыбе висела…
— Ой,как люто… Как люто!У тебя мать жива? Не дай бог дожить тебе до такого часа. Ты мне все говори, не жалей меня. Что ее ждет, знаешь?
Саша опустил глаза. Анастасия заплакала, заломила руки.
— Голубчик, но ведь все знают, что Елизавета обет дала не казнить смертию…
— Помилует.
— Если помилует,то кнут. В умелых руках он до кости тело рассечет, я знаю, рассказывали. Все прахом… Все надежды, вся жизнь. Видел, как горит мох на болотах, быстро, ярко, только потрескивает, вот так и моя душа… Матушка моя, бедная моя матушка…