Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
— Барин, Алексей Иванович, куда? — закричал Игнат. — Я с вами. Неужели и вы яйцо заработать хотите?
Золотая мысль пришла Алексею неожиданно. Он решил разыскать измученных матерей и уговорить их везти некрещеных младенцев в скит к монахиням. Ребята быстро помогли ему найти нужные избы.
Матери посудачили, порядили и согласились в том, что хоть и сомнительно, есть ли у сестер подобающая купель, крестить можно и в озере. Были бы святые руки да нужные слова.
— Собирай младенцев!- раздалось по деревне.
В
— Спи… — ворчал отец Феодосии. — Мне заутреню не стоять, только теперь и выспаться. Спи. Маку сунули матери в рот своим чадам, вот они и молчат.
Попадья приставила к окну лесенку и спустилась во двор. Гроб был на месте, а некрещеных детей будто корова языком слизнула.
— Младенцы-то где?- растерянно спросила попадья бабушку Наталью, словно та недоглядела за доверенными ей внучатами и теперь должна была оправдываться в своей оплошности.
Когда семья священника впряглась в тележку и потащила бабушку на анашкинский двор, в деревне стоял гвалт, как на пожаре.
— Везите Наталью на озеро к мосткам,- крикнула на бегу молодайка с младенцем на руках.
— Что городишь, глупая? — изумилась попадья.
— Гроб другим заходом. Тесно,- крикнула другая женщина. — Наталью несите куда положено, к Анашкиным.И «лишнего» у них возьмите да принесите к мосткам!
— Что они, оглашенные, надумали? — перевела дух попадья. — Уж не топить ли младенцев собрались?
— Папенька,господь с тобой, окрести младенцев,- взмолилась старшая поповская дочь.- Не могут они сено монастырю отдать — оно барское.
— А мне куда идти? В расстриги? Архиерей Савва человек без шуток. Сказал — сделал.
— Из-за сена души крестьянские губить!- взорвался вдруг поповский сын. — Посмешищем стали на всю округу! Надоели вы мне! Таскайте сами свой гроб. — И пошел прочь.
— Какой же он- наш? — всплеснула руками попадья.
— Прокляну!- возопил могучим басом отец Феодосий. — Вернись, беспутный отрок!
В крапиве хохотала деревенская детвора.
Только на берегу, куда сбежалась вся женская половина деревни, удалось Алексею поговорить с Катенькой. Она пришла к мосткам с «лишним» младенцем на руках и, увидев молодого барина, сразу отошла в сторонку, словно ожидая, что тот обратится к ней с вопросом.
— Ты знаешь мою сестру? — спросил Алексей, боясь верить в удачу.
— Софьей ее зовут? Она совсем недавно приехала. Тихая, все молчит…
— Ты сейчас в скит с младенцем поплывешь, да? Передашь Софье записочку?
— Передам.- Босая нога осторожно стала чертить узор на песке.
— Да чтоб никто не видел.
— Угу…
— И ответ привези.
— Хорошо, барин. — Записка исчезла в складках синего сарафана.
— Что хочешь за услугу? — Алексей осторожно погладил льняные
— Бусики… — Девочка кокетливо скосила глаза.
— Катюша, отплываем. Давай младенца!- закричали бабы.
— Я сама. — Катенька прыгнула в лодку. Матери сели за весла, и над озером поплыла тихая песня.
Алексей пошел назад к Анашкиным. «Теперь осталось одно — ждать. Надо же какое дело провернул!» Он усмехнулся, вспоминая события этого хлопотливого утра. Предприимчивое до бесшабашности, отчаянное поведение некоего молодого человека, в котором он с трудом узнавал себя,обязывало его к новым,неведомым подвигам, и от их предчувствия становилось страшновато и упоительно на душе. Ему казалось, что в руках у него шпага, кисть крепка и подвижна, тело упруго и, блестяще владея всеми парадами итальянской и французской школы, он ведет свой самый ответственный бой, когда приходится драться не из-за мелочной обиды, не из-за вздорного слова, а во имя самой Справедливости: «Позиция ан-гард! Защищайтесь, сэр! Ах ты, господи… Скорее бы Катенька вернулась…»
Неожиданно рядом раздался хруст веток и из кустов, скрывающих от глаз глубокий, тенистый овраг, вышел, отряхивая подол рясы, отец Феодосии — лицо грознее тучи, взгляд — две молнии, за ним, воровато оглядываясь по сторонам, с трудом волоча пустую коляску, вылезла раскисшая попадья.
— Доброе утро, — вежливо поздоровался Алексей. — Отвезли бабушку?
Показалось ли Алеше, или впрямь священник упомянул имя черта?
— Маму не видели, барин? — встретила Алексея хозяйка. — Давно бы ей надо дома быть. А может, сжалился отец Феодосий, пустил маму в храм и отходную над ней читает?
— Я сейчас встретил отца Феодосия.
— С мамой?
— Порожние.
— А мама где? О господи, матушка родимая! Когда предадим тебя сырой земле? Не было тебе покоя в жизни, нет его и после смерти…
В избу, стуча пустыми ведрами, вбежала соседская Фроська.
— Вера, не вой! Послушай меня-то. Сейчас бабы сказывали… Лежит бабушка Наталья посередине деревни у колодца. Стыд-то, срамота! Потерял ее, что ли, отец Феодосий?
— Санька, Петрушка, Ерема!… — заголосила Вера. — Бегите, зовите мужиков. Потеряли бабушку! Надо бабушку искать!
У колодца, плотно обступив гроб, стояла толпа. Вера растолкала народ, опустилась на колени и припала к восковой материнской щеке.
— Прости нас, родимая!- крикнула она с плачем, но, вдруг вспомнив слова молодого барина,утихла, осторожно втянула в себя воздух,внюхалась. Не только мерзкого духа разложения не уловила Вера, но даже показалось ей, что материнская щека источает легкое тепло, как стена родной избы. Вера поднялась с колен и задумчиво оглядела народ.
— А матери-то твоей, видно, не плохо без святого благословения, а, Верунь?