Гардемарины, вперед! (1 и 2 части)
Шрифт:
Люди эти были близки ко двору, о них радела сама государыня. Возвращение же людей малых чином и знатностью шло много медленнее. Не только дальняя дорога и болезни мешали им вернуться в родные края. Должны были амнистированные иметь усердных напоминателей, которые бы неустанно и настойчиво, продираясь через бумажную волокиту, тупое равнодушие и леность советников, сенаторов, президентов и вице-канцлеров, секретарей, асессоров и прокуроров, щедро раздавая взятки, хлопотали бы о безвинных жертвах бироновщины.
Темное было то время, смутное. Манштейн, даром
Тайная канцелярия часто ссылала людей,не оставляя в своем архиве ни строчки в объяснение,за что и когда был сослан подследственный. Особо опасным или по личным мотивам неугодным преступникам меняли имя, и ехал осужденный под кличкой,недоумевая,почему охранники зовут его Федоров,если он Петров. Иногда о перемене имени не предупреждали Тайную канцелярию, след человека совсем терялся, и как бы рьяно и отважно не боролись за возвращение ссыльного родственники, все их усилия были бесплодны. Одна надежда- если не умер от тоски и болезней, то, услышав о великих переменах в государстве, сам позаботится о своей судьбе.
Всего этого Белов не знал и только после встречи с Лядащевым понял, какую непосильную задачу поставил перед собой, пообещав Алеше сыскать след пропавшего Зотова.
К Сашиному удивлению, Лядащев с готовностью вызвался помочь. Он удивился бы еще больше, если бы мог прочитать мысли Лядащева: «Поищем выдуманного родственника… По доброй воле мальчишка лишнего слова не скажет. Но если его рядом иметь да осторожно тянуть за ниточку, то, может, и выведет меня он куда-нибудь… в нужное место».
— Если этот твой родственник серьезным заговорщиком был,-сказал Лядащев, — то, пожалуй, его нетрудно будет отыскать- в каком-нибудь остроге или монастыре. Но если он мелкая сошка, как говорится сбоку припека, то долго в бумагах придется покопать.
— Может, письмо написать на высочайшее имя?
— Письмо надо написать. Его наверняка подпишут в утвердительном смысле. Но надо найти сперва, откуда возвращать человека.
Встретились они через три дня.
— Садись.- Лядащев указал на приставленную к окну кушетку.- У меня перестановка,всю мебель передвинул.Сплю теперь при открытом окне, бессонница замучила. По ночам смрадом с Невы тянет, но все легче, чем в духоте.
Перестановка произошла не только в комнате, но, казалось, и в самом хозяине. Саша впервые увидел его без парика. Вместо золотистых, пышных локонов — короткая щетина черных волос, и от этого лицо его стало старше, обозначились болезненная припухлость под глазами, запавшие виски, собранная гармошкой кожа на лбу. Время от времени Лядащев быстрым плотным движением приглаживал стриженые волосы, и жест этот, такой незнакомый, рождал мысли о нездоровье и душевном смятении.
— Ну, стало быть, как там наш Зотов? За этим пришел?
Саша смущенно кивнул.
— Задал ты мне задачу, Белов. Бумаг
— Вряд ли я смогу быть вам полезен,- сказал Саша поспешно, но Лядащев, словно не услышав этих слов, принялся листать изящную книжицу.
— Разговоры о делах царского дома,- прочитал он вполголоса. — Это не то…
— Да разве за это судят?- удивился Саша.- Об этом вся Россия разговаривает. Это всех надо брать.
— Всех и брали. Всех, на кого донос имели,- задумчиво сказал Лядащев, продолжая листать книжицу. — Поинтересовался человек, чем великая княжна больна да в какой дом великий князь гулять любит… Любопытство- дело подсудное. Кнут и Сибирь.
— А скажите, Василий Федорович,- Саша поерзал на скрипучей кушетке, не зная, как начать,- вот вы разыскиваете по моей просьбе Георгия Зотова… Я знаю, вас и другие просили о помощи и получали ее…
— Откуда знаешь?- насторожился Лядащев.
— Ягупов говорил. Так вот… такая помощь — ведь большая работа. Денег вы не берете. Взяток, я имею в виду. «Барашка в бумажке»… И разговариваете так откровенно.
Саша окончательно смутился, покраснел и заметался взглядом. «Я идиот», — мелькнула у него короткая и ясная мысль.
— Пока еще доноса на меня никто не настрочил,- угрюмо сказал Лядащев и подумал: «Надо же… как все на один лад устроены. На коленях стоят, руки ломают- помоги, узнай… А потом тебя же и обругают, трусы! И мальчишка туда же…» — Он опять уткнулся в книжку.- По расхождению в спорах богословского характера не могли твоего Зотова привлечь?
— Кто его знает? Может, и выступал где-нибудь за древнюю веру, — с готовностью отозвался Саша, стараясь бодрым тоном скрыть неловкость.
— А размножением «пашквилей» наш подследственный не баловался?
— Каких пашквилей?
— Так называли самописные подметные тетради.
— От руки переписывали?
— От руки. В обход типографии и цензуры.
— И о чем в тех пашквилях писали?Вот бы почитать! Только где их достанешь? Разве что в архивах Тайной канцелярии.- Саша не без ехидства рассмеялся.
— А ты не хихикай,- оборвал его Лядащев.- Следователи очень начитанный народ.Все,что надо, читали, и свое мнение имеют. Не глупее вас, молокососов.
— Не сердитесь на меня, Василий Федорович. Этот Зотов- мой о-очень дальний родственник. Я его и не видел никогда. Может, и читал он эти тетради. Ведь могли же пашквили попасть в Смоленск?
— Так твой Зотов из Смоленска? Что же ты раньше мне этого не сказал. Избавил бы от лишней работы…
Лядащев провел рукой по голове. Затылок отозвался тупой, знакомой болью. Господи, неужели опять начинается? Раньше он понятия не имел, что такое головная боль… Словно ведро с водой на плечах держишь, и только судорожно выпрямленная спина удерживает голову в равновесии и не дает боли выплеснуться в позвонки и жилы.