Гарденины, их дворня, приверженцы и враги
Шрифт:
Николай слушал. Сердце его стеснялось все более и более, - не столько от слов Ивана Федотыча, сколько от того, что старик беспрестанно плакал, что лицо его так изменилось и обросло бородою, что какое-то неизъяснимо-печальное выражение сквозило в его дребезжащем голосе.
– Ну вот, душенька, я тебя и расстроил!
– воскликнул Иван Федотыч, заметив, что Николай смотрит на него в упор тоскливыми, отуманенными глазами.
– Нет, что же...
– Николай усмехнулся и тряхнул волосами.
– То ли мы в книгах читаем, Иван Федотыч!..
А я вам вот что скажу... видите: своя лавка, торговля, есть знакомство всякое...
Иван Федотыч пристально посмотрел на него.
– Что ж, Николушка, бывает...
– Вы думаете, я шучу?
– Нет, друг, я не думаю этого.
– И разве стоит жить, когда, сами же говорите, нет правды или как там.
– Жизнь - не товар, душенька, я не купец; что она стоит, пускай оценивает тот, кто дал ее.
– А если она в тягость? Ежели смысла в ней не видишь? Вы вот плачете, я же проще на это смотрю: пулю в лоб - и шабаш!
По лицу Ивана Федотыча пробежал какой-то трепет, он точно хотел что-то сказать и колебался.
– И нахожу поддержку в великих умах, - продолжал Николай, все делаясь беспокойнее, все более возбуждаясь.
– Сами читали Пушкина. Это ли не высокий ум?
А что сказал о жизни? Вы говорите, кто-то дал ее... А я словами Пушкина спрошу: "Кто меня враждебной властью из ничтожества воззвал, душу мне наполнил страстью, ум сомненьем взволновал?.. Цели нет передо мною, сердце пусто, празден ум, и томит меня тоскою однозвучный жизни шум..." Или вы когда-то о Фаусте рассказывали, я после в подлиннике прочитал, - все то же! Все одинаковый вывод, хотя и замаскировано второю частью.
Николай помолчал и вполголоса добавил:
– Вся правда в этих словах: "Все мы - игрушка времени и страха"... Знаете, кем сказано? Целая Европа увлекалась... Пушкин "властителем дум" называл... Был поэт такой - Байрон.
– Бейрон, - шепотом поправил старик, и вдруг самая веселая улыбка мелькнула на его губах. Потом он испугался, что обидел Николая этой улыбкой, и торопливо сказал:
– Прости, душенька... Старое вспомянулось... Бедовали мы в городе Париже с князем Ахметовым, - князинька все тот Бейрона этого читывал. "Иван!
– крикнет, бывало, а сам лежит на канапе с книжкой, - вот истинное понимание жизни, будь она проклята!" Ну, после, как воротились в Россию, дорвались до пищи-то сладкой, - куда тебе Бейрон. Все у цыганок пропадал, в Яру...
Этот некстати рассказанный анекдот поразил Николая даже до странности. Он с немым укором взглянул на старика, горько усмехнулся и, проговорив: "Стало быть, думаете, и я подобен вашему князьку?" - быстро ушел за перегородку и лег. Вскоре оттуда послышались заглушенные рыдания.
Иван Федотыч на мгновение задумался, потом встал, поднял ввысь глаза, они сияли каким-то твердым и восторженным блеском, - и тихо прошел за перегородку. День склонялся к вечеру; зимнее солнце печально отражалось на бревенчатых стенах, умирающими лучами озаряло комнатку. Николай лежал ничком, уткнувшись в подушку, содрогаясь от невыносимых приступов отчаяния. Вдруг он почувствовал, что прикоснулись к его плечу, обернулся...
Иван Федотыч стоял над ним, но с каким-то странным, не прежним выражением.
– Никто нас не услышит, Николай Мартиныч?
– спросил он шепотом.
– Никто.
–
Хочу тебе рассказать историю...
Николай вскочил. Его встревожила необыкновенная торжественность вступления, взволновал вид Ивана Федотыча, глубокий и таинственный звук его голоса. Вскочил...
но ничего не сказал и, как прикованный, с легкою дрожью во всем теле, стал смотреть на старика и ждать. Из-за окна едва достигал шум базара, слышались отдаленные голоса, скрипели полозья по морозу. И эти спутанные, невнятные звуки, этот печальный свет заката, проникавший сквозь обледенелые стекла, и выделявшееся до мельчайшей черточки лицо старика чем-то особенным наполняли душу Николая, каким-то смутным воспоминанием... Он будто видел давно-давно такой же точно сон, и вот этот сон повторяется и захватывает его в свою власть, уводит куда-то, томит неизъяснимым предчувствием.
– Был старый человек, - тихо выговорил Иван Федотыч, - и имел старый человек единое благо на свете: молодую жену... И еще имел благо: книги, мечты о превозвышенном, красоту божьего мира да юношу-друга... И возомнил старый человек: "Я ли не счастлив? Я ли не блажен в своей жизни?.." Слушаешь, Николушка?
– Да...
– прошептал Николай, леденея от внутреннего холода.
Иван Федотыч страдальчески усмехнулся.
– И пришло время, - продолжал он таким же тихим голосом, - ополчился Велиар на старого человека... отуманил молодую жену... сладостью греха плотского соблазнил друга... Слышишь?
– Слышу, Иван Федотыч.
– Случилось, приметил старый человек некоторую печаль в супруге... думал рассеять темные женские мысли сказанием, подбирал мудрые слова из книг, рассказывал, что есть страдание и что есть смерть... А был вечер, и прекрасен божий мир казался человеку... и сгорало его сердце любовью ко всякой твари...
– Иван Федотыч всхлипнул и помолчал, точно собираясь с силами.
– И пришел друг...
и в друге приметил старый человек некоторую скорбь...
и захотел восхитить дух его от земного, возжечь огнем любви ко всему живущему: раскрыл свою душу старый человек... выложил все заветное на поучение жене и другу...
И отвел Велиар слова любви от друга и от жены, влил в них постыдный яд желания... соловьиною песней отнял у них разум...
– Отнял разум...
– повторил Николай как во сне.
– Помнишь ли, душенька?
– Помню, Иван Федотыч... Говорите...
– Тем временем послушался старый человек влечения любви, спохватился, что есть у него враг, поспешил испросить прощения у врага и оставил дом свой... оставил жену и друга, как сестру с братом.
Несколько секунд длилось молчание. Николай слышал, как билось его сердце, и этот тревожный звук странно сливался и соЁпадал с его беспокойными и фантастическими ощущениями. Смеркалось. В углах вырастали таинственные тени.
– Узнал старый человек свою беду, узнал скоро...
– продолжал Иван Федотыч.
– Изведал, что есть дружба и... что есть горького во лжи вкусил... И заскорбел, смутился духом... Велиар нашептывал дурные мысли... учил взять нож и заколоть жену... насытиться отмщением. Отринул старый человек наветы Велиара!.. И обратился сатана в старинного друга, который помер, и повел человека в поле, водил в буре и молнии всю ночь.
– Иван Федотыч...
– Не веришь, душенька? Знаю, что не веришь...