Гарем
Шрифт:
Пол находится в Стамбуле, в этом она больше не сомневалась. Кто же иной, кроме Керью, мог приготовить карамельную копию корабля ее отца? И назвать ее «Селия»? А Керью, конечно, находится рядом с хозяином, Полом. Мысль о будущем мучила ее своей неопределенностью. Что мог означать этот кораблик? Был ли он тайным посланием? Неужели они знают, что она здесь? Нет, этого не может быть.
И девушка отбросила эту мысль. Того, что произошло с ней, они даже предположить не могут. Слишком невероятно. Пол уверен, что она умерла. Погибла при кораблекрушении, утонула.
Но теперь, что бы там ни говорила Аннетта, она обязательно даст им знать о себе. У нее на груди спрятан ключ, он в полной безопасности, и дверь, ведущая из гарема, может быть открыта. При одной мысли о том, что ей предстоит
— Осторожнее, Кейе-кадин.
Одна из сопровождавших ее женщин придержала девушку за локоть.
— Ничего, ничего. Я всего лишь поскользнулась.
Селия постаралась собраться с силами. Она не может позволить им догадаться о том, что с ней происходит. Одно неосторожное слово, даже один взгляд могут выдать ее. Они следят за ней. Следят неотрывно. Она в этом уверена.
Селия вошла в Парадную залу.
Так как она не получала официального извещения о каких-либо переменах в ее положении гёзде, девушке полагалось сидеть на длинном, с разбросанными по нему подушками, помосте рядом с диваном валиде в левой стороне залы. Это было почетное место, предназначенное для женщин самого высокого ранга в гареме. Рядом с Селией сидели четыре ближайшие прислужницы валиде: Гюльбахар, Тюрхан, Фатима и еще одна новенькая девушка, занимающая это место до выздоровления Аннетты. Далее расположилась управительница гарема, а следом за нею распорядительницы гаремных служб: омовений, кофейной церемонии и главная цирюльница. По другую сторону от дивана валиде размещался еще один помост, и к нему как раз в эту минуту подводили детей султана, нескольких принцесс и юных принцев, таких маленьких, что они еще не были отделены от матерей и проживали в гареме. Даже одна из дочерей самой валиде прибыла во дворец для того, чтобы посмотреть представление, с нею были ее дети и целая свита невольников.
В противоположных концах громадной залы зажгли серебряные кадильницы, наполнявшие воздух благоуханием. Охапки свежих роз, тюльпанов, цветущие ветви апельсиновых деревьев и жасмина были расставлены в больших вазах сине-белого фарфора в каждом из четырех углов помещения. В мраморных нишах вдоль стен журчали фонтаны. Рядом с диваном, предназначенным для валиде, находился крохотный бассейн, где по поверхности, усыпанной лепестками роз, скользили миниатюрные лодочки со свечами, и пламя их красиво отражалось в бледно-зеленой воде.
У противоположной стены располагался помост для самых низших по рангу обитательниц гарема — как для только что поступивших новичков, так и для рядовых насельниц; всех их называли «кисляр». Управительница гарема выстроила этих женщин в колонну, ввела в залу и велела занять предназначенные для них места.
В такие праздничные дни, как нынешний, строгие правила, определявшие каждый аспект гаремной жизни, обычно чуть ослаблялись, иной раз даже отменялось правило молчания. Непривычный гул голосов (здесь более редкий, по словам Аннетты, чем мужчина с гениталиями) действовал одурманивающе и на самих женщин. Огонь румянца горел на их щеках, каждая болтала о чем-то с соседкой. Все они, даже самые младшие, восьми-девяти лет от роду, нарядились в свои лучшие платья. Шелка самого разнообразного рисунка — тут и красивый орнамент, и полоски, и полумесяцы, — роскошные кружева, парча, тканная серебром и золотом, разрезной бархат с рисунком из цветов и гирлянд листьев, сверкали в свете многочисленных свечей. Накидки и шапочки, вуали из золотистого газа, прикрепленные к головкам их обладательниц эгретами с драгоценными каменьями: сверкали дымчатый и розовый топазы, горели красным цветом гранаты и сердолики, бросали свои зеленые отсветы малахиты, изумруды и жадеиты; опалы, лунные камни и нити жемчугов мягко светились на прекрасной коже. Каждая — подметила ослепленная Селия, — даже самая невзрачная и пожилая из челяди дворца карие Лейла, место которой оказалось как раз перед нею, на более низкой ступеньке помоста, — каждая из обитательниц гарема была обильно украшена драгоценностями.
В первое время ее пребывания в гареме, когда девушка видела этих женщин собравшимися вместе, она бывала до того взволнована,
Она едва не подпрыгнула от испуга, почувствовав чье-то прикосновение к плечу. Но это была всего лишь Гюльбахар.
— Как вы думаете, она придет? — услышала Селия ее шепот у самого уха.
— Кто? — не поняла девушка.
— Гюляе, конечно.
И Гюльбахар указала на позолоченный балдахин в противоположном конце залы. Под балдахином возвышался высокий трон, предназначенный для султана, а у самого его подножия помещалась небольшая вышитая подушка — место хасеки.
— Разве она может не прийти?
— Говорят, что наша маленькая Ханзэ уже успела занять ее место.
И Гюльбахар кинула Селии многозначительный взгляд.
— Что? — переспросила озадаченная девушка. — Так скоро?
— Он велел привести ее еще раз, сегодня после обеда.
— А-а. — Селия оглянулась, но Ханзэ не увидела. — Где же она может быть?
Но они не успели продолжить разговор, высокие двери залы распахнулись, и мгновенно наступила тишина. В сопровождении Сулейман-аги и трех других евнухов в зал вступила Гюляе-хасеки. На ней было платье из голубого бархата, расшитое серебряным узором, в разрезе виднелись туника и шальвары из золотой тафты. Ее шапочку, тунику и даже кушак украшало такое множество алмазов, какого Селия в жизни не видела. В полном молчании хасеки медленно пересекла огромное пространство залы, отделявшее трон султана от входных дверей. Вот она остановилась, повернув голову, оглядела полное людей помещение, затем неспешно опустилась на подушку.
Будто разом толпа испустила вздох, и женщины возобновили свою болтовню. Селия обвела взглядом возбужденные лица вокруг себя и снова посмотрела на Гюляе. Но если та и видела ее, то ни одним движением не дала девушке знать об этом.
«Да, хасеки права, слухи, тайны, домыслы. Мы поглощены этим потому, что здесь не существует настоящей жизни», — подумала она.
Еще минуту назад атмосфера Парадной залы напоминала Селии театр, каким она запомнила его тогда, когда отец водил ее в новый театр Розы в Лондоне. Но сейчас — она перевела взгляд на ту женщину, которая, подобно блистательному манекену, в полной неподвижности сидела у подножия царского трона, — сейчас это больше походило на травлю медведя, чем на театральное зрелище.
Новая мысль неожиданно пришла ей в голову, и она обернулась к Гюльбахар:
— А где прежняя хасеки султана? Не припоминаю, чтобы я видела ее хоть когда-либо.
— Вы говорите о Хайде-кадин? Матери принца Ахмета?
— Да, да, о ней. Теперь я вспомнила ее имя.
— Она никогда не появляется на людях. — Прислужница равнодушно пожала плечами. — Теперь никогда. По-моему, с ней вообще никто не видится, кроме, конечно, валиде.
Где-то на дальних подступах к зале возник и стал медленно приближаться шум, возвещающий о прибытии труппы артистов: тихий поначалу грохот барабанов, жалобный плач свирели. В зале опять воцарилась тишина, в этот раз более мощная и глубокая, чем прежде при появлении хасеки. Многие от нетерпения привстали со своих мест. При полном молчании собравшихся обе двери зала в разных его концах торжественно отворились. Из дверей со стороны гарема появилась валиде, а в противоположных возникла фигура султана. Медленно пройдя всю огромную залу, они встретились в самом ее центре, султан почтительно приветствовал свою мать, и они разошлись. Каждый занял предназначенное ему место.