Гарибальди
Шрифт:
Против гарибальдийцев выступил правительственный отряд. Затруднительное положение Гарибальди заключалось в том, что он не хотел стрелять в своих, не хотел проливать ни единой капли итальянской крови. В то же время противнику было приказано не щадить гарибальдийцев.
Чтобы избежать кровопролития, Гарибальди решил удалиться в горы. Его войску пришлось сделать вдвое больший путь по вине проводника-новичка, а может быть, и предателя. Два дня шли гарибальдийцы горами. В пути отстало более пятисот человек.
«Аспромонтская позиция была прекрасной, — пишет Гарибальди в «Карандашных набросках». — Я не сомневался, что мы победим, даже если бы нам пришлось сражаться с войском вдвое большей численности… Но я совершил большую ошибку. Раз я не хотел драться, зачем же мне было ожидать неприятеля? Я должен
Когда правительственные войска приблизились и стали стрелять в упор, Гарибальди выпрямился во весь рост и, обернувшись к своим, крикнул: «Не отвечайте! Да здравствует Италия!» Дрожа от волнения и гнева, они повиновались. Только сын Гарибальди, Менотти, увидя, что отец ранен в бедро, кинулся со своим батальоном на стрелявших. Его примеру последовали Коррао и Рафаэль Бенедетто. Но раненый Гарибальди решительно потребовал прекращения стрельбы. В это время вторая пуля ранила его в лодыжку правой ноги. Взмахнув шляпой, он крикнул: «Да здравствует Италия!» — и упал в объятия Энрико Каироли. Каироли, Нулло и Гвасталла перенесли его к подножию дерева. Обессилевший Гарибальди через горниста передал приказ прекратить огонь. Тяжелое ранение Гарибальди (29 августа 1862 года) произвело огромное впечатление и на волонтеров и на королевских солдат. Растерявшиеся, пристыженные солдаты упрекали своих начальников, многие плакали. Адъютант генерала Паллавичини (который снова покорился правительству) в полном вооружении подъехал к раненому герою и предложил ему сдаться. Словно не слыша этих слов, Гарибальди гневно крикнул:
— Отнимите у него шпагу! Надо его научить, в каком виде должны являться парламентеры.
В эту минуту появился сам Паллавичини. Обнажив голову, он преклонил колена перед Гарибальди и стал «умолять» его сдаться… Он заверил его, что «с прискорбием вынужден подчиниться приказу — сражаться с Гарибальди…».
Однако в дальнейшем обращение с Гарибальди стало совершенно бесчеловечным. На скверных носилках его доставили к морскому берегу и внесли на борт парохода «Женевский герцог». На корабле не было льда, и когда раненого привезли, наконец, в Вариньян, ноги его настолько воспалились и распухли, что невозможно было прощупать пули. Пленнику предоставили жалкую мрачную камеру без всякой мебели. Но не физические муки угнетали его.
«Мне неприятно рассказывать о мерзостях, — сдержанно повествует Гарибальди в «Мемуарах», — но мне пришлось пережить вещи, которые могли бы вызвать отвращение и у чистильщиков клоаки. Нашлись люди, которые при известии о моей ране, считавшейся смертельной, радостно потирали себе руки. Мне пришлось проехать большое расстояние по морю, и рана на правой ноге доставляла мне ужасные страдания».
Главным участникам аспромонтского сражения пришлось бежать за границу, чтобы избежать ареста. Джесси Марио рассказывает, что, очутившись в Лугано, она застала там Каттанео и Мадзини: «Каттанео плакал, как ребенок, а жалобы, вырывавшиеся из уст Мадзини, смертельно бледного от горя, говорили о том, как сильно Мадзини любил Гарибальди, несмотря на частые их споры и разногласия».
Так монархическое правительство Италии «вознаградило» великого человека за огромные услуги, оказанные родине. «Впрочем, — с горькой иронией говорит Гарибальди, — выиграв в пользу монархии десять сражений, мы совершили, видимо, преступление или нанесли ей оскорбление, увеличив ее владения. Это ведь проступки, которых короли не прощают».
Раны, полученные в Аспромонте, надолго вывели Гарибальди из строя. Они причиняли ему непередаваемые мучения. «Меня препроводилив Вариньян, Специю, Пизу и оттуда на Капреру, — пишет Гарибальди. (Очевидно, даже в госпиталях Специи и Пизы он был на положении арестованного.) — Я не хочу утомлять внимание читателя рассказом о моих страданиях, ранах, госпиталях, тюрьмах и фальшивых любезностях королевских коршунов» («Мемуары»). Однако доступ к больному был свободен. Его посещали лучшие хирурги — знаменитый Нелатон, флорентинец Цанетти. Многим был обязан Гарибальди знаменитому русскому хирургу Н. И. Пирогову, по настоянию которого больному не ампутировали ногу. Лечившие Гарибальди Рипари, Базиль, Альбанезе
«Мнение Н. И. Пирогова о ране Гарибальди», напечатанное в «Санкт-Петербургских ведомостях» в ноябре 1862 года.
Весть о ранении Гарибальди быстро облетела весь мир. Особенное негодование вызвал тот факт, что его держали в заключении. В разных странах мира — в Англии, Швеции, Соединенных Штатах — происходили бурные митинги, требовавшие освобождения национального героя. В Лондоне был объявлен сбор «пенни» в фонд помощи Гарибальди, и тысячи бедняков рабочих жертвовали свои гроши. В несколько дней было собрано сорок тысяч франков. В Лейпциге была открыта подписка на золотой венок для великого борца за свободу. В Америке снова возникла мысль предложить Гарибальди командование федеральной армией.
Несмотря на суровый режим Второй империи, даже во Франции рабочие выражали свою солидарность Гарибальди и отправили в Вариньян депутации с адресами. Газеты оппозиции требовали освобождения героя.
Лишь в конце 1862 года. Гарибальди разрешено было вернуться на Капреру. Он превратился в инвалида. Теперь он уже не мог, как бывало, бодрой и легкой походкой, с ружьем за плечами, бродить по горам и лесам соседней Сардинии, где знал каждую тропинку, каждый утес. Но, несмотря на болезнь, он продолжал с напряженным вниманием следить за освободительным движением во всех уголках земного шара.
Кампания солидарности, развернувшаяся в Англии, сильно тронула Гарибальди. Он доверчиво отнесся к приглашению приехать в Англию. По своему обыкновению, он принял неожиданное решение. Сев на пароход, шедший из Марселя, он уехал в сопровождении сыновей, Бассо, Гверцони и врача Базиля на Мальту, а оттуда в Англию — в Соутгемптон.
Англичане оказали ему совершенно исключительный прием. «В день приезда Гарибальди в Лондон, — рассказывает А. И. Герцен, — я… видел море народа, реки народа, запруженные им улицы в несколько верст… С криками уранарод облепил коляску; все, что могло продраться, жало руку, целовало края плаща Гарибальди, кричало: «Welcome!» (Добро пожаловать!) С каким-то упоением любуясь на великого плебея, народ хотел отложить лошадей и везти на себе, но его уговорили. Дюков и лордов, окружавших его, никто не замечал — они сошли на скромное место гайдуков и официантов… Одна народная волна передавала гостя другой…» [64]
64
А. И. Герцен.Былое и думы. Соч., том 6, гл. X, стр. 267–268. М., 1957.
Британская знать и крупная буржуазия, опасаясь влияния Гарибальди на народные массы, решила сразу взять в свои руки церемонию чествования героя. Сперва его отвезли на остров Уайт. Он поселился там в доме члена парламента Сили и целую неделю принимал визиты разных лордов и знаменитостей: лорда Пальмерстона, лорда Гладстона, поэта Теннисона, герцога Сомерсетского. В Лондоне Гарибальди жил во дворце герцога Сэзерлэндского. В Хрустальном дворце ему была вручена «почетная шпага». Лондонские ольдермены (члены самоуправления) вручили ему адрес, в котором выражалось «горячее восхищение неустрашимым чемпионом свободы».
Неискренности аристократов и буржуазии Гарибальди не понимал, а может быть, и не желал понимать. В глубине души он надеялся раздобыть у них денег для организации освободительного похода в Италию, хотя заявлял, что приехал только для того, чтобы «поблагодарить английский народ за поддержку итальянского движения». Французский журналист Ассолан насмешливо писал по этому поводу: «Англичане обкармливали Гарибальди плумпуддингами, черепашьими супами и сандвичами, но что касается его «миллиона ружей», то они не дали ему ни гроша».