Гармония по Дерибасову

Михайличенко Елизавета Юрьевна

Всосанная с молоком назарьинская вера в Елисеича убеждала, что старик не мог осуществлять процесс иначе, чем с минимально возможной в кустарных условиях себестоимостью, и всем прочим до него было ой как далеко. И по всем законам классической политэкономии пенсионеров ждало беспощадное разорение.

Но что такое законы классической политэкономии перед лицом жизни! Тем более жизни или смерти! То есть после удара экономической дубиной дела дачников оказались так плохи, что даже лозунг «победа или смерть» был бы для них компромиссом - умирать было не на что. В дело уже пошли отложенные на похороны

деньги! Умирать было нельзя, но и жизни никакой не было: жены, из обычных пил, рукоятки которых дергаются случайными событиями, превратились в циркулярные, и пилили мощно и единообразно. Семьи детей, без финансовой подпитки, хирели и распадались. Ангелочки-внучата простодушно выпрашивали шоколадки и безутешно рыдали, что дедушки их больше не любят.

Так что пока Дерибасов с тупым самодовольством культуриста поигрывал экономическими мышцами, дачники решили ответить на дикарскую дубину следующим поколением оружия и, затаив по кинжалу, завернулись в плащи. Первую кинжально-плащевую операцию осуществляли наиболее технически грамотные члены кооператива «Дачник» - начальник и шофер. Еще бы, ведь речь шла о промышленном шпионаже!

Первый же гражданин Назарьино сразу раскололся и выдал местонахождение производственных мощностей противника.

Елисеич гостям обрадовался - польстило старику, что приехали ради него из областной газеты корреспондент и фотограф. С удовольствием попозировал Елисеич на фоне основных узлов шампиньонного оборудования, рассказал историю кооператива с экскурсами в историю Назарьино, но когда продемонстрировал технику в действии и обнаружил вместо восхищения угрюмое недовольство, принял его за разочарование, ужаснулся, что такие люди зря проехали такое расстояние, потеряв столько времени, и засмущался.

Последствия же елисеевской смущенности были традиционны: могучее, плохо повинующееся хозяину плечо, слегка задев, смахнуло «фотографа». Болтавшийся на его боку фотоаппарат втянуло в работающий механизм и со смачным хрустом перемололо. Чудом успевший выскользнуть из ремешка «фотограф» и не менее бледный «корреспондент» попятились, затем, мешая друг другу, взлетели по узкой подвальной лестнице и затрусили к машине. Следом, растопырив могучие длани, грозной статуей Командора топал застывший от смущения Елисеич с разводным ключом. Он отчаянно кричал:

– Стойте!!! Адрес! Сообщите адрес! Я вам аппарат привезу! Починю и привезу! Ей-богу!

Шофер проявил профессионализм - машина завелась мгновенно и рванула из Назарьино, оставив в руке огорченного Елисеича ручку от передней дверцы.

Так Иван Фомич второй раз проклял прожектера Савельева.

– Ну как эта мадам с двумя лопатами?!
– юрист изнывал от любопытства.

Шофер впервые выругался в присутствии начальника.

– А где мой фотоаппарат?
– продолжал юрист.
– Давайте, пока сын здесь, отдам проявить.

«Разведчики» истерично захохотали.

– Надо было этому громиле твой адрес дать! Он прямо жаждал адреса и крови.

– Ага! Шоб руки выдернуть, как ей!

После демонстрации изувеченной дверцы юрист еще более заинтересовался, где фотоаппарат.

– Да я чуть не сдох из-за твоего аппарата!
– шофер распалялся все больше.
– Этот мордоворот сначала раскололся, а потом неладное почуял

и стал меня в механизм заталкивать. Следом за твоим аппаратом. Еле вывернулся! Там такая пачка... Если б он не за ручку, а за задний бампер приподнял, то из нас бы уже шампиньоны росли!..

Через полчаса начальник огласил смертный приговор:

– У наших конкурентов передовая технология и высокоэффективное производство, воспроизвести которое мы не можем.

Последовало траурное молчание, прервал которое шофер. Он сжал кулаки, обвел присутствующих налитыми кровью глазами и поинтересовался:

– Какая сволочь меня в это втянула?!

В следующую тягостную паузу каждый взглядом вербовал второго, чтобы кинуться на третьего.

– Дерибасов!
– воскликнул юрист, проваливаясь в воздушную яму меньшинства.
– Дерибасов втянул!
– дальше он говорил скороговоркой: Онспровоцировал! Усамогокаквяпонии! Абабаслопатами! Дезинформация! Нарочно! Сказалбыправдумыбынетягались!

На основании этого обвинительного заключения Дерибасов был объявлен вне закона, и отныне для борьбы с ним были хороши любые средства. А каждый из дачников владел определенной толикой таких средств...

– Что ж ты так, - огорчился Дерибасов, услышав рассказ Елисеича.
– Это ведь очень важно. Впредь журналистов шли ко мне. Пока у «Деликатеса» нет своего пресс-центра, все контакты с прессой беру на себя.

И Дерибасов ринулся в агропромышленный отдел областной газеты исправлять упущения компаньона.

– Как это вы не посылали!
– шумел Мишель в кабинете завотделом.
– Да ладно, чего темнить-то. Взяли интервью у неграмотного старика, который к тому же первый на селе шутник, и собираетесь лепить из этого материал... Нет уж, давайте разбираться!

Разбираться пришлось с некстати зашедшим в кабинет заместителем редактора Калугиным. Тот еще наизусть помнил все свои объяснительные по поводу содержимого домашней видеотеки, созданные после вторжения Дерибасова в его квартиру. И хотя за год, прошедший со дня их встречи в кабинете следователя, Дерибасов принципиально изменился, он не остался неузнанным.

Из редакции Мишель вышел заклейменным расхожими газетными штампами: на челе горело «отъявленный авантюрист», на щеках алело «вор-рецидивист» и «низкий шантажист».

Попав в дым, но не видя огня, Дерибасов всерьез задергался:

– А точно из газеты?
– допытывался он у Елисеича.
– Точно из областной? Может, из молодежной? Корреспонденты - молодые были?

Елисеич задумался:

– Не-а, никак не молодые... Солидные оба...

Страшная догадка пронзила Дерибасова:

– Солидные, говоришь? Деды, что ли?

– Да нет, - усыпил его бдительность разменявший восьмой десяток Елисеич.
– Какие там старики... Еще в соку мужчины...

А в это самое время трое мужчин раннего пенсионного возраста томились в собственном соку и заваривали кашу.

– Ага, - угрюмо говорил шофер.
– А он нас в суд за клевету.

– Да-а, - желчно протянул начальник.
– Вечно у нас все некстати. Не могли с этим указом еще с полгода повременить. А то что получается - как на меня анонимки строчили, так все рассматривали, всю жизнь из меня кровушку пили. А теперь, они, понимаешь, не рассматривают!