Гармония по Дерибасову

Михайличенко Елизавета Юрьевна

Принимая каждую порцию денег, бабка Пелагиада испуганно таращилась, трубно шептала:

– Господь тебя спаси, спасибо, господь тебя спаси, спасибо, господь тебя спаси, спасибо...
– и, перекрестив юриста, комкала деньги, прежде чем заключить их в недра широкой ситцевой пазухи.

Когда, сдав бабку, кооператоры вернулись на рынок, они с трудом протолкались к своему месту. Под их прилавком умирали уже три мосластые личности.

Несчастные жертвы из последних сил сползались со всех сторон к прилавку своих мучителей и корчились

там в жестоких судорогах.

Это уже становилось даже однообразным, и у потерявших было дар речи, насмерть перепуганных дачников начали восстанавливаться элементарные мыслительные процессы. Во всяком случае, шофер сообразил сгонять за шефом, и тот разом пресек все переговоры серого, как тюремная наволочка, юриста с вялыми жертвами о возмещении стоимости грибов, выплате компенсаций, пособиях на лекарство и на хозрасчетную поликлинику.

– Это заговор!
– только и успел произнести шеф, когда во всем блеске полуденного солнца возник Осоавиахим, ударил страусиным яйцом головы о прилавок и трубно зарыдал:

– Ироды! Волки! Бога бы побоялись! Где, где мои пышные кудри?! Сатанинской пищей торгуете!

– Гражданин!
– сухим начальственным тоном приказал шеф.
– Уберите голову с прилавка!

Но Осоавиахим только обхватил лысину и горько застенал:

– Господи! Обрати десницу карающую на торговцев отравою!

– А ну-ка встаньте!
– потребовал шеф.
– Встаньте, я посмотрю - покупали ли вы у нас грибы?

Осоавиахим отер глаза и вытянулся во фрунт.

– Кто видел его раньше?
– строго спросил начальник компаньонов.
– Покупал он у нас грибы?!

– Нет!
– хором ответили компаньоны.
– Впервые видим!

– О, боже!
– Осоавиахим зарыдал еще безутешнее.
– Теперича никто не признает! И покойница-мать, царство ей небесное, не узнала бы! А я намедни у вас грибы брал. У меня тогда кудри были рыжие, во!
– и он описал лапами вокруг головы шар полуметрового диаметра.
– И чуб все время на глаза спадал! Верните мне мои пышные кудри!

– Гражданин, прекратите юродствовать!
– ударил по прилавку начальник.
– От любых грибов, даже ядовитых, волосы не выпадают!

– Вот ироды!
– упрямо сказал. Осоавиахим.
– А у меня выпали! Потому что в ваших грибах, кроме простой отравы, еще и радиация имеется!

– Ну это уже наглость!
– взвился юрист.
– Это кто вас надоумил?! Чтобы определять радиоактивность, специальная лаборатория нужна!

– А мне доктор смерил!
– упорствовал Осоавиахим.
– Он как начал мерить, так аж стрелку вышибло! И жена заметила, что я ночью во тьме свечусь, как херувим... А-ай, горе, горе!!!
– Осоавиахим воздел руки.

Но как расширился научный кругозор нашего народа! Услышав о свечении, люди не бросились на колени, наоборот, рыночная толпа мгновенно рассосалась. Арбатовы отряхнулись и дружным стадом потопали на обеденный перерыв.

Обед Дерибасов закатил

аристократический - с цыганами и шампиньонами. А что еще оставалось ему делать? Где было разместить такую ораву оборванцев, как не в цыганском таборе? А из-за всех неурядиц кризис перепроизводства грибов достиг размеров как раз арбатовской популяции. Но кто бы мог подумать, что это толстокожее семейство окажется таким внушаемым! Вернее, самовнушаемым.

Кто в наше время не измучен противоречиями? Чье «Я» не оказывалось привязанным к двум скакунам инстинктов, рвущихся в разные стороны, или к двум склоненным разными причинами деревьям? Кто не стоял, как осел, парализованный обилием глубокомысленных аргументов между двумя охапками сена? Арбатовы. Любые противоречия были им чужды органически. В их нервной системе не могли одновременно сосуществовать два инстинкта, два желания, две идеи, а злые назарьинские языки утверждали, что и две мысли. Все это овладевало Арбатовыми не параллельно, а строго последовательно, периодически сменяя друг друга, как президенты в латиноамериканском государстве: более сильное на данный момент вытесняло ослабевшее.

То есть, когда Арбатовы учуяли и увидели приготовленный обед, то главным стало - не дать себя объесть. И каждый уважающий себя Арбатов достиг состояния, когда следующий гриб уже перекрыл бы доступ воздуха.

И тут власть узурпировал инстинкт самосохранения. Все замерли, напряженно прислушиваясь к тяжким стонам плотно запломбированного грибной массой желудка.

– Чего-то томно, - сообщила обществу Людка.
– Дюже томно.

– Еще и впрямь траванемся, - поддержал Афонька,

– Говорил, что не поеду, - заныл Сенька Арбатов, - и не поехал бы, если б не уговорили. Не надо было ехать, за смертью нечего ездить...

– Меня Мишкина мать, сестра родная, чуть колбасой, как пса, не отравила, - счел не лишним напомнить Осоавиахим.

Людка, схватившись за живот, потопала за куст.

Через час цыгане горько сожалели о своем гостеприимстве, даже хотели перекочевать на несколько сотен метров.

Разбив лоб о монолит арбатовской уверенности в том, что подлец Мишка выманил из родных мест и потравил в отместку за прошлое, Дерибасов психанул, прыгнул в машину и, крикнув:

– Да что б вы тут все передохли, питекантропы!
– рванул в Назарьино - припасть к новообретенной Дуне.

Но новообретенная Дуня оказалась недоступной, как валютный бар. И это было так же обидно и несправедливо. Более того - все личные вещи Михаила Венедиктовича Дерибасова, кооператора, были, словно для гигантской стирки, свалены в разбитое корыто недостроенного фонтана. Под псевдоантичным портиком стояла на подгибающихся ножках продавленная раскладушка защитного цвета.

Дверь в Дунин дом была заперта.

– Евдокия?!
– позвал Дерибасов.
– Это за какие ж грехи?!

– Сам знаешь, - глухо и печально ответили из-за двери.