Гарольд Храбрый
Шрифт:
Эдита сделала вид, что поверила. Они немного погуляли и вернулись в поместье. За обедом Гарольд старался показать хороший аппетит и вопреки обыкновению пил более обычного. Несколько раз он ловил на себе напряжённые взгляды матери Эдиты, но тут же отводил глаза, слишком тягостно было для него само её присутствие. Наконец, почувствовав, что душевные силы покидают его, он поспешил откланяться, сославшись на неотложные дела.
Эдита вышла с ним во двор и с затаённой болью следила за тем, как он усаживается в седло.
— Ты скоро приедешь? — спросила она, едва сдерживая слёзы.
— Скоро, милая, — кивнул Гарольд.
— Прощайте, миледи! — воскликнул Рагнар, устремляясь вслед за ним.
Прошла неделя, затем ещё две. Гарольд жил в каком-то кошмаре, его душа стремилась к возлюбленной, но он не ехал к ней, ибо мысль о том, что во время откровенного разговора он причинит боль, повергала его в отчаяние. Гарольд потемнел и осунулся. Рагнар впервые видел его в таком состоянии. Оруженосец как мог пытался развлечь своего господина, но все его усилия были тщетны.
В канун Рождества от Эдиты прибыл нарочный. Взяв в руки послание, граф затворился в своём покое и с замиранием сердца развернул пергамент. Там было всего несколько строчек. «Я всё знаю, милый. Господь да поможет нам. Жду. Люблю. Эдита».
Будто огромная тяжесть свалилась с плеч Гарольда. Несколько раз перечитав послание, он бросился на конюшню, наспех оседлал жеребца и как был, в одной тунике, покинул замок. Рагнар, с трудом нагнав его, набросил на плечи хозяина тёплый плащ, и они помчались дальше.
Всю дорогу до усадьбы Гарольд молчал. Покрытый пеной жеребец скакал из последних сил, но граф продолжал нахлёстывать его, слишком велико было желание поскорее увидеть возлюбленную.
Завидев его, она расплакалась, он с трудом сдержал слёзы. Успокоившись, Эдита гладила его большую ладонь своей маленькой ручкой и шептала ободряющие слова:
— Всё будет хорошо, милый. Вот увидишь, всё будет хорошо.
— Да, да, любимая, — перебирал её волосы Гарольд. — Всё будет хорошо.
С этого дня он стал бывать в усадьбе чаще, чем прежде. Непреодолимое препятствие лишь подстегнуло чувства влюблённых. Когда они были вместе, тревоги отступали, но стоило разлучиться, и они начинали ощущать страшную пустоту.
А время продолжало свой бег. Кончилась слякотно туманная зима, отзвенела весёлой капелью весна, яркое летнее солнце взошло над островом. И тут произошло крайне неприятное для дома Годвина событие. Старший брат Гарольда — Свен был уличён в неблаговидном поступке. Уитенагемот присудил его к изгнанию. Свен покорился, не зная, что в изгнании его ждёт гибель.
Престиж рода пошатнулся, чем не преминули воспользоваться враги. Они повели атаку на короля. Старый граф находился в глубоком унынии и временно устранился от государственных дел. И это дало свои плоды, Эдуард стал охладевать к фаворитам. Годвин, почувствовав неладное, собрался было принять меры, но тут в его судьбу неожиданно вторгся рок.
Случилось вот что. Дабы сплотить своих вассалов, король решил устроить пир. Помимо саксов, он пригласил на него норманнских вельмож и знатных англов. По его повелению во дворец прибыли северные графы —
Зал, в котором проходило пиршество, представлял собой просторное помещение, освещённое факелами, масляными светильниками и огромным камином, в котором готовилась пища. Своды и потолок покрывал густой слой копоти, а пол утопал в сухих травах. В центре зала на возвышении стоял длинный стол, окружённый резными, отделанными слоновой костью креслами. Он предназначался для короля и знатных вельмож. Чуть ниже находились столы для хускерлов и прочего служивого люда.
8
Эрлы — представители родовой знати.
Столы были накрыты с англосаксонской простотой. На них располагались большие серебряные блюда, доверху наполненные дымящимися кусками варёного мяса, дичью, паштетами, зеленью. Меж ними стояли кувшины с элем и заморскими винами, кубки и рога, серебряные тарелки.
Королю и знатным лордам прислуживали таны и хускерлы, как того требовал стародавний обычай. Островитяне всегда относились к пище с большим почтением, они увлечённо поглощали яства. Причём англосаксы налегали на мясо и пиво, а норманны отдавали предпочтение паштетам и франкским винам. Время от времени звучали заздравные тосты. Наконец слово взял Годвин.
— Пью за тебя, мой король! — торжественно произнёс он. — Многие тебе лета. Да хранит святой Дунстан Англию и её мудрого короля!
— Хорошо сказано, — криво усмехнулся Леофрик. — Не хватает только поцелуя.
— Что ты имеешь в виду, граф? — нахмурился Годвин.
— То, о чём ты подумал, — пожал плечами англ. — Ведь на твоих руках кровь невинного Альфреда!
Граф имел в виду брата короля. Во времена датского правления тот покинул приютившую его Нормандию и во главе тысячи норманнских рыцарей вторгся в Англию. Его затея кончилась трагически, принц Альфред погиб, и, как полагали, не без участия Годвина.
Эдуард сжал губы и пристально посмотрел на фаворита. Над столами повисла тревожная тишина. Гарольд хотел было вступиться за отца, но сидевший рядом Годвин жестом успокоил сына.
— Все знают, что я не повинен в смерти принца, — спокойно произнёс он.
— Почему мы должны верить твоим словам? — поморщился Леофрик.
— Да, почему? — поддержал его сын. — Слова Иуды ничего не стоят!
— Что!! — Гарольд, сжав рукоять меча, стал подыматься из-за стола.
— Спокойно, Гарольд! — удержал сына граф. Он помолчал мгновение и, поднявшись, обратился к королю:
— Государь! Чтоб пресечь лживые толки, я клянусь этим хлебом, — граф поднял руку, — что не повинен в смерти твоего брата!
— Амен! — произнёс архиепископ Кентерберийский, стараясь снять напряжение.
— Я верю твоей клятве, друг мой, — холодно произнёс король. — А теперь возвращайтесь к трапезе, мои любезные вассалы.
Он сделал знак рукой, слуги, повинуясь, стали обносить гостей новыми яствами. В кубки полилось вино и пенное пиво, однако дурманящая влага не могла притушить огня, горевшего в глазах сидевших друг напротив друга врагов.