Гарри Поттер и Орден Феникса

Роулинг Джоан Кэтлин

— Нормально, — поспешно ответил Гарри. Говорить о том, что Огрид подразумевал на самом деле, казалось немыслимым. — Лучше расскажи, где ты был?

— Скрывался в горах, — сказал Огрид. — В пещере, как Сириус, когда он…

Огрид осёкся, хрипло откашлялся, посмотрел на Гарри, отхлебнул сока.

— А теперь вот вернулся, — неловко закончил он.

— Выглядишь… поприятней, чем раньше, — заметил Гарри, намеренно уводя разговор в сторону.

— Чего…? А… да, — Огрид ощупал лицо своей огромной ручищей. — Гурпи стал намного лучше, намного. Так был рад, когда я вернулся,

уж так рад. Он хороший парень, честно… я вот думаю, ему бы подружку…

В обычной жизни Гарри постарался бы отговорить Огрида от опасной затеи; из того, что в лесу поселится ещё один гигант, точнее гигантесса, возможно, ещё более дикая и необузданная, ничего хорошего не выйдет — но у Гарри почему-то не было сил на споры. Ему снова захотелось побыть одному и, чтобы поскорее завершить визит, он несколькими большими глотками осушил сразу полстакана.

— Теперь все знают, что ты говорил правду, — неожиданно и очень мягко сказал Огрид. Он внимательно смотрел на Гарри. — Так-то лучше, да?

Гарри пожал плечами.

— Знаешь… — Огрид наклонился к нему через стол. — Я Сириуса знал подольше твоего… Он умер на поле боя — как хотел…

— Он вообще не хотел умирать! — сердито воскликнул Гарри.

Огрид кивнул косматой головой.

— Конечно, не хотел, — согласился он. — Но всё равно, Гарри… он был не из тех, кто сидит дома, когда другие дерутся. Он бы извёлся, если б знал, что не бросился тебе на помощь…

Гарри вскочил.

— Мне надо навестить Рона и Гермиону, — как автомат сказал он.

— А, — расстроился Огрид. — А… ладно… тогда пока… заходи, как будет минутка…

— Да… хорошо…

Гарри бросился к двери, распахнул её, выскочил — Огрид даже не успел толком прощаться — и побрёл обратно. Все опять ему что-то кричали… Он зажмурился, мечтая, чтобы все исчезли, чтобы, когда он откроет глаза, во дворе никого не было…

Ещё несколько дней назад он многое отдал бы, чтобы колдовской мир поверил в возвращение Вольдеморта, в то, что он, Гарри, не лгун и не сумасшедший. Но теперь…

Он прошёл вдоль озера, сел на берегу, укрывшись за кустами от посторонних взглядов, и уставился на посверкивающую водную гладь, размышляя…

Может быть, ему потому так хочется быть одному, что после разговора с Думбльдором он остро чувствует свою обособленность от всего остального мира? Он словно окружён невидимым барьером. На нём лежит — всегда лежала — печать. Просто раньше он не понимал, что это значит…

И всё же, сидя здесь, на берегу, с невероятной тяжестью на сердце, с незаживающей раной в душе, он не мог испытывать страха. Светило солнце, отовсюду доносился смех, и, хотя Гарри чувствовал, что принадлежит какому-то совсем иному миру, ему было трудно поверить, что его жизнь непременно должна быть связана с убийством…

Он просидел очень долго, глядя на воду и стараясь не думать о крёстном, не вспоминать, как однажды, вон там, на другом дерегу, Сириус упал, отгоняя дементоров…

Только когда село солнце, Гарри понял, что замёрз. Он встал и пошёл к замку, утирая рукавом лицо.

* * *

За три дня до конца учебного года Рон и Гермиона вышли из больницы. Гермиона

то и дело порывалась поговорить о Сириусе, но Рон всякий раз на неё шикал. Гарри не понимал, готов ли он к такому разговору; всё менялось в зависимости от настроения. Но он был уверен: несмотря на все теперешние несчастья, он будет очень скучать по «Хогварцу» на Бирючиновой аллее. Даже зная, почему необходимо проводить там лето, Гарри не мог изменить отношения к дому родственников. Наоборот, на этот раз думать о возвращении было совсем тошно.

Профессор Кхембридж покинула «Хогварц» за день до окончания семестра. Она крадучись вышла из больницы во время обеда, явно не желая афишировать свой отъезд, но, к несчастью для себя, встретилась с Дрюзгом, а тот решил воспользоваться последней возможностью и выполнить наказ Фреда и Джорджа. Полтергейст долго преследовал Кхембридж, звонко шлёпая её по спине то тростью, то носком, набитым мелом. Школьники высыпали в вестибюль смотреть, как она убегает, а завучи колледжей, хотя и пытались это пресечь, но без особого рвения. Профессор Макгонаголл, невнятно высказав пару упрёков, вернулась за стол и довольно громко выразила сожаление, что не может сама бежать за Кхембридж, подбадривая её криками, поскольку Дрюзг утащил палку.

Наступил последний вечер; все упаковали вещи и собирались идти на прощальный пир, а Гарри даже не начинал собираться.

— Уложишься завтра! — крикнул Рон, стоя у двери спальни. — Пошли, я умираю от голода.

— Я скоро… ты иди вперёд…

Рон ушёл, дверь закрылась, но Гарри не шевелился. Меньше всего на свете ему хотелось идти на пир. Наверняка Думбльдор в своей речи скажет что-нибудь про него и про Вольдеморта; собственно, всё это в прошлом году уже было…

Гарри стал вынимать из сундука скомканные робы, чтобы освободить место для аккуратно сложенных, и вдруг заметил в уголке плохо упакованный свёрток. Он наклонился, достал свёрток из-под кроссовок, посмотрел…

И сразу вспомнил: это дал ему Сириус перед самым отъездом с площади Мракэнтлен после Рождества. Хочу, чтобы ты этим воспользовался, если я тебе понадоблюсь…

Гарри очень медленно опустился на кровать и развернул упаковку. Из свёртка выпало маленькое квадратное зеркальце. Очень старое; грязное уж точно. Гарри поднёс зеркальце к лицу, увидел своё отражение.

Перевернул обратной стороной. Там рукой Сириуса было нацарапано:

«Это двустороннее зеркальце, второе — у меня. Если захочешь со мной поговорить, погляди в него и назови моё имя; ты появишься в моём зеркале, а я — в твоём. Мы с Джеймсом всегда переговаривались так, когда отбывали разные наказания».

Сердце зачастило, чуть не выпрыгивая из груди. Он вспомнил, что четыре года назад видел в Зеркале своих родителей. Значит, он сможет опять говорить с Сириусом, и прямо сейчас!…

Гарри огляделся, чтобы убедиться, что никого нет. Потом посмотрел на зеркало. Дрожащими руками поднёс к лицу и громко, чётко сказал: «Сириус».

От дыхания гладкая поверхность затуманилась. Гарри поднёс зеркальце ближе и, очень отчётливо выговаривая каждую букву, так что слова звонким эхом разносились по комнате, позвал: