Гарри Поттер и… просто Гарри
Шрифт:
В этот день мы договорились встретиться в одном кафе (мы — в смысле я, Пат и Лу, сейчас о них расскажу). Но за столиком сидел только Пат в гордом одиночестве и читал очередную книгу.
— Привет, — сказал я, — а где Лу?
Пат поднял на меня взгляд и скорчил гримасу.
— Спроси что полегче. Ты же знаешь, у неё ветер в голове гуляет. Может, она забыла?
Патрик Джонатан Рэндом. Коротко постриженные чёрные волосы, непробиваемый взгляд чёрных глаз и ярко выраженный нос. Пата можно узнать из тысячи. Уже пять лет я учусь с ним в одном классе и дружу с ним столько же.
Я подружился
— Да понимаешь, — нахмурился одиннадцатилетний Пат, — у нас дома с почтой какая-то фигня. Меня тётка к почте считай, два месяца не подпускает. Ты что думаешь?
Я пожал плечами. Я и правда не знал, что может быть опасного в письмах. Сибирская язва? Правда, в одиннадцать лет я не знал, что это такое.
У нас с Патом оказалось много общего. А ещё у него тоже не было родителей. И он тоже жил с тёткой.
Но за его тётю Мэг я отдал бы весь мир, если бы он у меня был. Мне кажется, это самая чудесная тётя из всех тёть, когда-либо существовавших на Земле.
Мы никогда не говорили с Патом о родителях. Это всегда было каким-то негласным табу. И я не знаю, что дёрнуло его спросить меня об этом в этот день.
— Гарри, ты много знаешь о своих родителях?
Я удивился. А ещё смутился. Ну, прикиньте, как это сказать — я понятия не имею, что это были за люди!
— Немного. Честно говоря, я знаю только их имена.
Пат опять скривился. Строить гримасы всегда было его коньком. Хотя вид у него сделался заинтересованный.
— Забавно. Я о своих предках тоже толком не знаю. О матери ещё более или менее, а об отце тоже только имя.
— Да? И как же?
Пат сделал вид, будто вспоминает.
— Странное такое. Что-то типа Си… нет, Снейп. Точно, Северус Снейп. Я давно уже у тётки спрашивал. Правда, это всё, что я от неё добился, потому что потом она расплакалась.
Пат всем видом показывал безразличие. И я с удивлением понял, что он притворяется. Притворяется, что ему всё равно. А ведь это явно было не так — это было очевидно. Наверняка единожды услышанное имя исчезнувшего из его жизни родителя врезалось в память Пата навечно.
Он посмотрел на меня и бросил мне как-то смущённо:
— Кажется, он был бандитом.
Хм, какое интересное предположение. Может, Джеймс Поттер был «крёстным отцом»? А катастрофа была подстроена конкурентами. А звучит правдоподобно…
— Хочешь найти его? — спросил я.
Мой друг задумался, а потом ответил:
— Нет. Зачем? Вдруг он окажется полным козлом?
В этом был весь Пат. Спрашивается, какого дьявола он вообще начал этот разговор?
У Пата в жизни было три страсти — химия, книги и сигареты. Кажется, для счастья ему больше ничего не надо. Может, поэтому его тётка разрешала ему вдоволь химичить, читать и курить. А, может, отец Пата и правда был преступником, и тётя Мэг поступала по принципу — чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не против закона.
Читать я тоже любил (а чем ещё заниматься, если тебя запирают в комнате?), не прочь был изредка затянуться сигаретой, и ни фига не разбирался в химии. Таким образом, мы были похожи, но не во всём.
—
Пат как-то особенно неприятно посмотрел на меня (он так может, у него бывает) и на редкость отвратительно поджал губы. Отчего стал похожим на какую-то хищную птицу.
— Не умничай, Поттер, тебе не идёт. Это Твен сказал.
Я фыркнул. Такими вещами меня не смутишь.
— Один хрен. Суть-то понятна. Какая разница, кто твои родственники? Посмотри на моих. Семья кретинствующих идиотов.
— Но ты бы вряд ли обрадовался, если бы узнал, что твой отец был полной сволочью?
— Я мало о нём знаю, — честно ответил я, — но если судить по тому немногому, что сказала о нём тётка, то есть — бандит, бродяга, ненормальный — он был святым человеком. А ты что-то узнал о своём отце?
Пат покачал головой.
— О чём дискуссия, мальчики? Дихотомия добра и зла?
Лу. Луиза Мирабель Ван Дер Хайм. Пат называл её профессиональной сумасбродкой. И он был прав, потому что Лу, как говорится, была абсолютно «без башни».
И ещё эта девушка была ходячей катастрофой.
Она всегда держала в голове тысячи мелочей и постоянно забывала о чём-то важном. В её руках обычно ломалось всё, что ломалось, и даже то, что не должно было. Вы не поверите, стоит ей пройти мимо телевизора, как начинаются помехи. Стоит нам выйти вечером на улицу, к Лу липнут какие-то придурки. Да и не только вечером. И я понимаю, была бы деваха — ноги от шеи, юбка до самого «здрасьте», грудь в декольте не помещается и с боевым макияжем. А Лу… Нет, она довольно красивая девушка, но, так скажем, в стиле трагедий русских писателей XIX века. Тоненькая, длинные светлые волосы, серые печальные глаза… Так и видится картина — сидит она, на крылечке поместья с вязаньем, замужем за нелюбимым (каким-нибудь отставным генералом с отвратительным характером), и вздыхает о каком-нибудь залётном столичном прожигателе жизни, что раз и навсегда разбил её сердце…
Впрочем, я никогда не видел, как Лу от чего-либо страдала. Если только от своей семьи, которая, в отличие от нас двоих, у неё была. Но, по словам Лу, лучше бы её не было вовсе.
Семья Ван Дер Хайм была очень богата. И Лу училась во вполне обычной, а не в потрясающе элитной школе исключительно по собственному желанию. У неё были и мама, и папа, и даже старшая сестра. В чём, спрашивается, проблема?
В принципе, проблем не было. Было только то, что, по словам Лу, в её семействе свет клином сошёлся на Литиции, её сестре. Родители восхищались своей старшей дочерью на каждом шагу, а младшую просто … не замечали.
— Я появилась на свет исключительно для чётного количества человек за обеденным столом, — как-то заявила Лу.
Такие вот — мои друзья. И, честно, это лучшее, что есть в моей жизни.
— Так о чём спор? — переспросила Лу и уселась за наш столик.
— Я тут уверяю Пата, что надо человека по друзьям судить, а не по родственникам.
Пат скривился.
— Не скажи, — вдруг возразила Лу, выуживая из чашки солёный орешек, — друзья Иуды были безупречны.
Пат вытаращился на неё с показным удивлением.