Гастролёр
Шрифт:
– Давай-давай, таз проталкивай.
– Нету у меня никакого таза. Что ты гонишь!
– Жопу пропихивай, дверь не закрывается, – я прервал его дебош и запихнул податливое тело в машину.
Сразу за аэропортом свернул с дороги в пустыню и, отъехав с километр, остановился.
– Офигительно здесь, – пробормотал Витёк. – Только жарко очень.
– У тебя бухло-то ещё есть? – спросил я.
– Литруха вискаря в сумке, а чего?
– Доставай, выпьем, что ли, за свиданьице. А то чего, как не родные-то!
– Давай, брат! – согласился он и попытался дотянуться до заднего сиденья.
– Не, оставь, лучше я.
– Да я не пьяный… она там, в кармане, – после третьей неудачной попытки сдался он.
Я достал уже нагревшуюся бутылку и налил нам обоим по полному стакану.
– О,
– Чего, не сдюжишь? – проверенным традиционным способом я взял его «на слабо».
– Я? – повелся Витёк. – Да я литр могу.
Явно лишний контрольный стакан горячего виски на жаре почти мгновенно вогнал Витюльку в состояние глубокого алкогольного наркоза. Я бережно переложил его назад к сумке на бочок, чтобы он не выпал и не мешал мне рулить.
Все население деревни: два-три десятка человек, два верблюда, несколько коз, штуки три ручных обезьянки и несчитанное количество кур и уток – радостно повернули головы навстречу дорогому гостю. Я сгрузил его в одну из землянок и жестами поблагодарил старосту. Он кивком уверил меня, что все будет «супер гут» и даже более того – в точности, как мы и договаривались. Местные аборигены вообще практически, как индейцы в кино: гордые, честные и немногословные. Правда, понимают только свой язык – он отличается от нубийского, как украинский от русского. Но договаривался с ними, естественно, Али, которому они доводились какими-то дальними предками, а городской родственник пользовался неоспоримым авторитетом.
Уже уезжая, я сел сочинять записку. Мне хотелось сказать Витьку, что он несколько, знаете ли, гондон, и потому я тоже решил подшутить над ним, как и он надо мной. И вот пусть теперь поживет среди чужих, поучится доить козу, добывать огонь трением и искать себе пропитание в пустыне разными способами, которые обязательно ему подскажет мать-природа, так как местные, если и могут подсказать, то лишь на незнакомом ему языке.
Кажется, тогда мне хотелось, чтобы записка была доброй, но стакан теплого, сгустившегося на жаре вискаря выстрелил в голову не только ему. Моя рука независимо от моего хотения стала выводить на бумаге странные письмена: «Вителло! Держись! – написал я и заржал, глядя на чуть теплое тело «курортничка». Как ему держаться-то? – Держись!.. Вителло!» А дальше меня вдруг понесло: «В Нубии переворот. Я в бегах. НАШ король в опасности, но мы верим, что демократия обязательно победит. К власти пришли префиномандогондонисты. В деревне ты почти в безопасности, главное – не отходи от селения дальше чем на три метра и сорок аршинов. Эти честные люди укроют тебя от акул империализма. Не нарушай их обычаев. Не спи ногами на север, не мойся, не брейся, сри только в присутствии старейшины (кстати, гадить можно только в горшок, слепленный своими руками), демонстрируй свой помет главарю и вылизывай посуду после еды. Кажется, я ничего не забыл.
Прощай.
За нарушение правил смерть через Мумбу-юмбу.
Искренне любящий тебя Эб ибн Лев Шайтан-малай».
Записку я положил рядом с Витьком, зная, что сельчане чужого не тронут, и утром он её найдет. Мучила ли меня совесть? В тот момент НЕТ! Я веселился так, словно выкурил несколько косяков, и думал даже, не вернуться ли мне, чтобы переписать на память текст послания, казавшийся мне гениальным. «Наш король в опасности, но демократия победит» – бред! Наверное, с утра он все поймет и начнет меня материть. Не полный же он дурак. Догонит, что над ним подшутили, купит верблюда и прибьется к проходящему каравану…
…Наутро голова раскалывалась. Пить вискарь стаканами на жаре, наверное, все-таки не стоит; представляю, каково же Витеньке. Когда я добрался до холодного пива, у меня даже одна полудохлая кошка скрябнула по душе – в пустыне бара нет. После трех бутылочек кошка смылась. Я попытался вспомнить свой гениальный манускрипт, но «великий артефакт» погиб в пучине алкогольного сознания. Ну, а потом… Деньки шли, я работал, однако теперь меня истязала совесть: все-таки не один Витёк участвовал в мероприятии по перебросу моего тела из загнивающего социализма в процветающее первобытно-общинное государство. Он ведь, в сущности, маленький человек, в чем-то такой же, как и я, стремящийся заработать,
…Деревня несколько изменилась за прошедшую сотню часов. На шатких заборных кольях висели мешки с молоком. «Интересно, Витёк научился доить коз?» – усмехнулся я про себя. И все-таки мешки казались мне странными… Точно, блядь, это же презервативы, которые кто-то приспособил под тару! Интересно, откуда они здесь? Туристы сюда не заезжают, а первобытно-общинные граждане ими не пользуются. Дальше – лучше: у одной из говняных мазанок на корточках сидел почти совсем голый дедушка в бейсболочке с надписью «Спартак-чемпион»; а красно-белый шарфик он приспособил вместо коврика. «Ух, ты, Витюха, наверное, тут сувениры раздает! Вот ведь хороший парень», – решил я и тут же забыл про старика. Прямо в окно джипа улыбалась проходившая мимо местная девица. Её обнажённая грудь была высокой, аппетитной и колыхалась в такт движениям, наверное, не менее эротичных бедер. Юная дикарка – просто прелесть. Я цинично приподнялся на сиденье и глянул, что там ниже… На крошке оказались надеты… полосатые мужские трусы. Что ж, гигиенично, но чего-то наш пацан тут путает с сувенирами. А вот вам, пожалуйста, упитанная примадонна в похожих трусах; что-то печет на костре. Да ещё в толпе я увидел мужика, одетого в мужские стринги, то есть две полоски и мешочек для яиц с вышитыми на нем заячьими ушками. Блин, ни фига себе! Вот, оказывается, какие трусики имелись у нашего мальчика-зайчика Викуси. А я-то мучился с местью, да попробуй кому-нибудь в Питере сказать про такие трусики, как парня начнут поддевать на каждом углу. Ну, что же, это приберегу для другого случая.
А вот и он сам – герой-стриптизер – летит прямо под колеса! Только я собрался подколоть парня, но при виде его смехуёчки куда-то испарились. Витёк был немыт, небрит, растрепан, глаза постарели лет на пять, и, что самое пугающее, он нес какой-то полный бред: «Префиномандогондонистов прогнали прочь?! – орал он. – Ответь! Я так тебя ждал, здесь же спросить не у кого!!!»
На улице стояло пекло, а меня прошиб ледяной пот – человек сошёл с ума! «И ЧТО МНЕ ТЕПЕРЬ ДЕЛАТЬ????!!!!» – я уже много раз по разному поводу задавался этим классическим вопросом, но сейчас оказался просто в потрясении. Совершенно неизвестно, есть ли клиники для душевнобольных в Нубии, а если и есть, как там лечат? Чем? Отдать земляка, пусть не очень стоящего, докторам-людоедам на растерзание электрошоком и лоботомией нельзя. Но что его сломило: неизвестность ли, хора ли, укус собаки «це-це», а вдруг местные не так хорошо отнеслись к нему, как обещал мне Али. Что, если здесь водятся верблюды и люди «це-це»? Я оторвал взгляд от Видауна и зорко оглядел жителей деревни. Все они открыто улыбались беззубыми ртами, а дети уже тащили Витюхин похудевший чемодан к машине. Примадонна в трусах спешила протянуть нам корзинку с ещё горячими лепешками, жестами показывая, что это для нас, перекусить в дороге. На заднем сиденье уже появились корзинка с яйцами и вяленое мясо. Нет, народ относился к русскому постояльцу с любовью, правда, как-то уж слишком шустро они торопились его спровадить…
Последним, как и полагается, к нам вышел старейшина. Его улыбка показалась мне скорбной. Я вылез из машины, протянул ему немного денег и спросил: «Все в порядке?» Фразе научил меня Али. Старик вопрос понял, а вот что он ответил, осталось для меня загадкой (но если запомнить, Али переведет). Вроде бы все в норме, правда, он несколько раз показал на свою голову и постучал по ней кулаком. Если я верно понял его жест, меня ждала серьёзная проблема: наш курортник тронулся. Я и сам был в этом уверен, но в глубине души теплилась надежда: может, сейчас привезу его в отель, отмоется, побреется, отойдет от страхов и станет нормальным человеком?
Витёк уже «бил копытом» в машине. Он влез туда, как только я подъехал, захлопнул за собою дверь, пристегнулся ремнем и ни за что теперь не вышел бы. Но и я не собирался бросать товарища в такой беде.
– Рассказывай! – Он дрожал от нетерпения. – Кто победил?! Наши или нет?
– Победа – сложная вещь, – принялся я тянуть время, ибо совсем не понимал, о чем меня спрашивают. – Сегодня ты на коне, но какой ценой?! Победу часто легко одержать, но нелегко удержать.