Гастролеры, или Возвращение Остапа
Шрифт:
– Понедельник, а он пьяный, – заметила седая высокая, в оранжевом выцветшем сарафане, величиною тональности, способствующей быть услышанной ближайшими пассажирами.
Собеседница в соломенной шляпке, с бакенбардами до самых скул, согласительно кивнула и, пожалуй, громче, чем требовалось, подтвердила: «Как зюзик». Она не знала значения этого слова, однако оно было общеупотребительным для усиления степени опьянения.
– А дома, поди, отца ждут…
– С работы, – предположила пожилая дама в шляпке.
– Дети.
– Бедные
Торговец попугая краешком сознания понимал, что наносит непоправимый вред обществу. Он виновато захлопнул створки глаз, хотя не исключено, что у него были более приземлённые мотивы. Вероятно, ему просто хотелось спать.
– А жена? Накорми, обстирай, уложи спать…
– Бедная женщина, – вторила пожилая дама в шляпке, в очередной раз отправившись за поддержкой к соотечественникам.
Старухи, сознавая, что для борьбы с этим общественным пороком одного сочувствия недостаточно, перешли в решительное наступление.
Высокая седая отобразила на лице окончательно-непримиримый оттенок, в котором читалось – «Пьянству – бой!»
– И вот такая пьяная рожа ввалится в дом…
– Да ещё начнёт руки распускать! – женщина с бакенбардами отправила во внутренность «Икаруса» теперь уже ультимативно-категоричный взор, наполненный фразой: «Враг не пройдёт!»
Пассажир, нитью поверженного алкоголем сознания понимая, что старые ведьмы топчут его биографию, повернув голову, накинул на них покрывало презрительного пренебрежения.
Седая, в оранжевом выцветшем сарафане, принялась насыщать предстоящие события интимными подробностями:
– И жену будет бить, сволочь!.Или старуху-мать.
Дама в соломенной шляпке посчитала, что избитых старухи-матери и жены для сюжета недостаточно и не вызовет должного презрения пассажиров. Лицо её покрылось кошенилевыми брызгами ненависти, вспыхнувшими на старческих бледных щеках.
– И детей станет бить, детей, скотина! – истерично завизжала она с таким откровенным презрением, будто как минимум одного из них он уже начал избивать.
Старухи, выговорившись, замолкли. Хотя, вероятнее всего, они взяли тайм-аут для того, чтобы продолжить сюжетную линию, насыщая её отягощающими вину подробностями.
Пьяный гражданин с усилием поднял голову. Натруженно повернул в сторону старух. Взглядом, полным ненависти, обнял одну, затем вторую:
– Шоб вы всрались! – громко, на весь автобус протрубил он.
На мгновение зловещая тишина окутала утробу кроткой единицы общественного транспорта. Стал слышен грохот протекторов. В следующую секунду взрыв хохота, обрушившись на ни в чём не повинный «Икарус», разорвал святую девственность механического курятника.
На остановке пожилые
Глава 23. В гостях у симпатичной лоточницы
…Вечерело. Жульдя-Бандя, вдоволь напутешествовавшись по городу, достал из дипломата «занесённый с Востока листик».
– Суворова 13/29, – прочитал он. – Придётся нанести визит вежливости.
На поиски адресата ушло около часа. Кнопка звонка безмятежно молчала, подтверждая слова Виолетты о том, что она живет одна. Гость с усердием постучал костяшкой согбенного указательного пальца по деревянной спине двери. Кто-то включил в прихожей свет, что отразилось любопытным жёлтым огоньком в глазке, который тотчас потух, заслонённый оком хозяйки.
– Кто?!
– Стучится сильно так?! Это я, Иван-дурак (П. Ершов), – весело и жизнерадостно отреагировал пришелец на знакомый голос.
– Бортник-Коновалов!?
– Совершенно верно. Он самый, в собственном, так сказать, соку, – подтвердил молодой человек, сгорая от нетерпения поскорее проникнуть вовнутрь.
Минутная пауза за дверью стала наводить на мысль о том, что в предстоящую ночь, вероятнее всего, придётся подтвердить статус профессионального скитальца.
– Что же ты, моя старушка, приумолкла у дверей (А. Пушкин)?! – нервно вопрошал гость, не исключая того, что Виолетта могла быть не одна и предстоящую ночь придётся провести в гостинице.
В это же время дверь распахнулась, и в проёме показалась улыбающаяся «старушка», встретившая его как старого знакомого.
– Привет! Как дела?!
– С каждым днём всё лучше!
– Как здоровье?
– Вскрытие покажет.
Виолетта хихикнула, впуская молодого человека:
– Проходи, – проводила гостя в зал.
Жульдя-Бандя присвистнул, взирая на длинный, во всю стену книжный шкаф.
– Не свисти – денег не будет.
– Их не будет в любом случае. Ого! Великие и забытые – Александр Иванович Эртель – «Гарденины». Иван Сергеевич Шмелёв – «Гражданин Уклейкин». Михаил Евграфович Салтыков-Щедрин. Джакомо Джироламо Казанова – «История моей жизни».
Виолетта, не скрывая удивления, посмотрела на гостя, поскольку он называл имена писателей, хотя его взору были доступны лишь инициалы, а на книге – «Казанова» отсутствовали и они.
– Нет лучшего слуги в мире, чем россиянин, – по-видимому, цитируя именно Казанову, продолжал удивлять гость. – Неутомим в работе, не перечит, коли провинится, никогда не украдёт, но он дуреет, выпив стакан крепкого зелья, и этот порок присущ всей нации.
Цитата произвела впечатление, хотя и была значительно короче оригинала.