Гастроли Самозванца
Шрифт:
– Теперь попробуй вместе со мной, Георгий.
Наталья Дмитриевна снова нажала клавишу до. Жорка повторил, но вышло у него не очень. Он своими ушами услышал, что его до совсем не похоже ни на звук рояля, ни на до Натальи Дмитриевны. Взглянув на Льва, Жорка обнаружил, что тот пытается скрыть смех, но у него плохо получалось. Всхлипы и булькающие звуки, которые тот пытался удержать, то и дело вырывались наружу.
– Лев, – строго сказала барыня, – держи себя в руках. Все учатся по-разному.
Мальчик кивнул, виновато потупил глаза и, закусив губу, чтобы не засмеяться, отошел подальше.
– Давай, Георгий,
В этот раз получилось чуть лучше, но все равно совсем не похоже на то, что пела Наталья Дмитриевна.
– Теперь ми. Посмотри, какую клавишу я нажимаю, затем закрывай глаза и слушай инструмент, слушай мой голос, и все.
Женщина пропевала ноты по нескольку раз. Жорка же послушно прикрыл веки, вдохнул поглубже и прислушался. Он умел слушать и слышать звуки природы, поэтому сейчас каждая частичка звука взрывалась в его голове мощной струей, поднималась высоко вверх, словно фонтан, и, падая вниз, рассыпалась на золотые искры. Но извлечь из себя нечто, хоть отдаленно напоминавшее то, что он слышал, не мог. Наталья Дмитриевна еще долго терзала Жорку, пытаясь добиться по крайней мере одного приличного попадания в ноту, но все было безуспешно. Она вздохнула, потрепала Жорку по голове с уставшей улыбкой и сказала:
– Так, давайте все же попробуем поиграть немного. Лев, сыграй нам «Гуси, гуси, улетайте».
Мальчик кивнул, сел за рояль и исполнил мелодию.
– А теперь сыграй еще раз и объясни Георгию, какие ноты ты играешь.
Он с жаром принялся показывать октаву, называл ноты и показывал последовательность. Здесь все оказалось не так плохо. Память у Жорки была неплохая, посмотрев несколько раз, как двигаются руки Льва, он смог более-менее повторить мелодию, чем невероятно обрадовал и Наталью Дмитриевну, и Леву.
– Все, на сегодня хватит, – сказала женщина. – Через полчаса обед, после – свободное время, а в четыре соберемся в ротонде, там уже будет тень, почитаю вам.
– Ну как дела, милая? – встретил вопросом супругу Михаил Александрович. Она выглядела, как всегда, прекрасно, но сейчас небольшая складочка на лбу выдавала ее озабоченность.
– Все отлично. Я, правда, не подозревала, что учить человека, который совсем ничего не знает, – это так трудно, – она неуверенно улыбнулась и взглянула на своего мужа. Он внимательно посмотрел на нее:
– Беспокоюсь за тебя, Наташа. А нужна ли тебе такая забота?
– Что ты, Мишенька, конечно нужна. Мальчик рос без матери. Да и Левушка его любит бесконечно, – складка на лбу разгладилась, когда она заговорила о своем сыне, а в голосе появилась нежность. – Наш мальчик так счастлив, когда показывает ему буквы или ноты. Нельзя лишать его такой радости. Да и Георгию все на пользу, уверена, из него выйдет толк.
– Как знаешь. Я только не хочу, чтобы тебя эти занятия утомляли, – он провел рукой по ее предплечью.
– Они меня не утомляют, Мишенька. Это я сама утомляюсь от того, что не знаю, как правильно все объяснить. Думаю, что завтра будет лучше. Мне самой нужно набраться терпения и не торопить события.
– Наташенька, душа моя, – прошептал своей супруге Михаил Александрович и, подставив ей локоть, повел в столовую, где уже все было накрыто к обеду.
Глава 5
По утрам Жорка
Вечерами, когда никто не видел, он бился лбом о стену, чтобы мозги на место встали и заработали. Не помогало. Тогда в наказание мальчик щипал себя, а один раз и вовсе хотел себя розгами отхлестать, но из дома в тот день не выпустили из-за грозы, и Жорка остался без порки. Он принялся было молиться Богу, чтобы его к отцу не отсылали, да не смог вспомнить ни одной молитвы.
В общем, когда наступило первое воскресенье и нужно было собираться к отцу, сердце у Жорки ныло и сжималось от страха. Лев собрался сопровождать, но барыня не разрешила. Во-первых, пусть Жора с отцом пообщается, соскучился, наверное. А во-вторых, к чаю ждали маминого брата Александра Дмитриевича. У Императорских театров начались долгожданные каникулы, и Александр Дмитриевич решил провести несколько дней в кругу семьи, прежде чем уехать на ежегодные гастроли за границу.
Отправить Жорку в деревню было решено в повозке. Ни кучер Иван, ни тетка Авдотья не одобряли эту идею. Они оба ворчали, что негоже босяку в барской повозке разъезжать. Но приказ есть приказ – поэтому посадили Жорку в коляску, и Иван, все еще покачивая головой, прикрикнул на лошадь: «Но! Пошла, родимая». Серая лошадка в яблоках нехотя поплелась в деревню.
Завидев издалека повозку, крестьяне стали собираться и гадать, зачем барская коляска появляется здесь второй раз на неделе.
– Может, ыще кого забрать хотять, малого им одного Жорки, – осклабился рыжий курносый мужик.
– Уж теби-то точно не заберут, – ответила ему рядом стоявшая баба. – Кому ты нужон-то такой. Зеленый еще совсем, а уже пропойца великий.
Рыжий хотел было бабе ответить по совести, но коляска была уже совсем близко, поэтому он только сплюнул на землю. Когда повозка подкатила еще ближе, всем стало заметно, что, кроме Жорки, там никого нет. Напряжение в толпе спало, и настроением завладели веселье и разухабистая удаль. Дети побежали рядом с коляской, самые лихие попробовали уцепиться или вскочить на подножку, но кучер Иван свое дело знал на славу. Он пару раз звучно щелкнул кнутом, и попыток запрыгнуть на подножку уже никто не делал. Да и Иван зашлепал губами: «Трпру, стой», и лошадка встала около дома кузнеца.
Жорка спрыгнул вниз и махнул Ивану, мол, все в порядке, поезжай. Кучер хмыкнул и сказал:
– К вечеру сбирайся, приеду за тобой.
Собравшиеся в полном молчании смотрели на мальчика. В глазах крестьян плескались интерес и зависть, поэтому, как только Иван отъехал от дома кузнеца на порядочное расстояние, набросились на Жорку своей неуемной русской силищей. Стали трясти, поздравлять и одновременно с этим выговаривать ему, что он хорошо устроился, хватали его за полы новой белой рубахи, тянули за матросский воротничок.