Гавр – сладость мести
Шрифт:
— Я не буду это делать. Никогда. Я ненавижу тебя…
Алешка забился под ногой Гавра на полу, пытаясь скинуть его ногу со своего горла.
— Прекрасно. Значит, это твой выбор. Можешь выметаться из моего дома. Твою бабку сегодня выкинут из клиники, и куда ты ее денешь — меня не волнует. А твоих коней тебе больше не видать, они пойдут в счет оплаты долга по аренде той конюшни, где они стоят. Да, и еще… вся одежда на тебе — моя. Так что пойдешь отсюда голым. Что лежишь, глазами хлопаешь? Ты думал, я тебе вещи отдам и еще денег дам в придачу? Тварь неблагодарная.
Гавр снял ногу с его горла и отошел к окну, наблюдая, как на ковре продолжает лежать Лекс.
— Что разлегся? Вали отсюда.
Леша осознавал: он настолько зависит от Гавра, что у
— Гавр… прости…
— Не слышу?
— Прости… я буду делать то, что ты сказал… ты ведь оставишь бабушку там…
— Все зависит только от тебя. Раз ты все понял, то я уже сказал: все остается, как прежде. Иди, готовь завтрак и потом езжай на конюшню, тебя Эдуард ждет на тренировку. Если ты помнишь, у тебя скоро соревнования.
Лешка поднялся с ковра и, закрывая нос рукой, чтобы не накапать на пол, пошел в ванную. Что он чувствовал — он уже не знал. Наверное, предел того, когда он еще чувствовал, он уже перешагнул. Надлом в себе он ощущал физически: он был сломлен, раздавлен, растоптан, и он признал это. Парень был мерзок себе, теперь-то он знал себя — трус, слабак, шлюха и ничтожество. Вот кто он. Как можно жить, понимая это? Наверное, можно.
День отъезда в Тверь приближался. Завтра утром он должен был уезжать в Конаково с конями, а сегодня вечером собирал дома необходимые вещи. За это время Гавр, хоть и спал с ним в одной кровати, не трогал его. Алешка был рад тому, что сейчас Гавр поздно стал приходить домой и в подвыпившем состоянии, если не сказать, что пьяным. Хотя, даже будучи очень пьяным, Гавр контролировал себя и сам после душа заваливался в кровать. Вот и сегодня в прихожей хлопнула дверь и по шагам, доносившимся оттуда, Леша понимал, что Гавр опять пьян.
— Собираешься? — Гавр остановился в проеме двери с бутылкой виски.
— Мне завтра рано утром уезжать.
— Тогда снимай штаны и на кровать залезай. Хочу трахнуть тебя как следует перед поездкой, так, чтобы на других не смотрел, меня помнил.
— Мне завтра рано вставать… — Алешка в отчаянии посмотрел на Гавра, видя по его состоянию, что слова на него не действуют.
— Хватит ломаться, детка. Я жду.
Гавр стал раздеваться, надвигаясь на парня.
Леша не хотел с ним спорить, да и бесполезно все это. Он ведь сам на все согласился. Поэтому он, быстро расстегнув джинсы, спустил их вниз вместе с трусами. Гавр удовлетворенно хмыкнул, видя это, и толкнул его в грудь. Лешка упал на кровать, а Гавр, подтащив его за бедра к ее краю, закинул его ноги на свои плечи. А затем без всякой подготовки вошел в него, так как был настолько возбужден, что не мог больше себя сдерживать. Он и так слишком долго держался, все пытаясь отвлечься на шлюх и случайных партнеров, да вот не удавалось ему отвлечься, и алкоголь не помогал. Хотя он держался эти дни, не прикасался к Лексу, но сегодня не смог, да и не хотел себя сдерживать. Как только он увидел, как парень складывает вещи в небольшую сумку, наклоняясь, а его длинные пряди волос, убранные за ухо, выпадают, как золотистые змейки, и он их заправляет обратно таким естественным жестом, но во всем этом было столько завораживающего изящества и простоты, что Гавр моментально ощутил в себе желание и не смог сдержаться. Он брал его сильно, грубо, уже не сдерживаясь, вколачиваясь в него размашистыми движениями, как будто хотел насытиться им до предела, как в последний раз.
В такой позе, с высоко задранными ногами, у Алеши всегда начинала болеть спина, а когда Гавр стал складывать его пополам, он ощутил резкую боль в позвоночнике.
— Гавр, мне больно… спина…
— Потерпишь.
Алешка закусил губу, чувствуя боль в позвоночнике
Когда все закончилось, Алешка еле разогнулся и долго лежал на спине, даже боясь встать. Он боялся, что если его грыжа от такого воспалится, он не сможет прыгать. Значит, поездка на соревнования будет отменена.
— Гавр, почему ты такой? — Леша не понимал этого человека. То он сам его отправляет на эти соревнования, все оплачивая и настаивая на том, чтобы он ехал, а теперь делает вот так, зная, что у него больная спина.
Подойдя к оставленной бутылке виски, Гавр жадно стал пить из нее, даже не ощущая обжигающего вкуса этого напитка. Затем перевел взгляд на Лекса. Он застегнул ширинку на штанах, развалился в кресле напротив кровати и закурил. Раньше он никогда не курил в спальне, но сейчас он был слишком пьян. И еще секс, он был слишком хорош. Двигаться было лень, мысли путались, он ощущал чуть ли не лирическое настроение и даже желание поговорить.
— Эмоции, эмоции, только они ценны в нашем мире и ничего более, — созерцая лицо Лекса, философски произнес Гавр. — Ты знаешь, почему? — видя непонимание в глазах парня, он после глотка виски продолжил: — Эмоции дают нам возможность понять, что мы живы. В этом их ценность. Когда человек не испытывает эмоций, он не живет, он существует. Его мир безлик и однообразен, его дни тусклы и обыденны, его жизнь проходит сквозь пространство и время, никем не замеченная. Но самое страшное, что она проходит незамеченная им самим. И это страшно, — Леша приподнялся в кровати, а потом сел, смотря на Гавра и не понимая того, что он говорит. — Ты ведь не понимаешь, о чем я сейчас хочу сказать… Знаешь, люди, та общая безликая серая масса, к которой относишься и ты, они всего этого не понимаю. Они рождаются, живут и умирают, и их существование, безликое существование, не интересно никому. Да они и сами устают от себя и от серости вокруг. Поэтому к моменту своей смерти они подходят с отстраненной неизбежностью происходящего и тайной радостью, что их тихий мирок, в котором они прожили, исчезнет вместе с ними.
— Я не понимаю тебя…
— Неудивительно, — Гавр презрительно улыбнулся, — но есть и другая грань жизни, это жизнь человека, живущего в мире эмоций. Мир эмоций — это мир чувств. Чувства могут быть разными, не всегда радостными. Но любые чувства, любые эмоции дают нам вкус жизни, дают нам возможность очнуться от утопания в безликом сером тумане однообразных дней. От эмоций мы оживаем, туман рассеивается, и мы начинаем видеть мир вокруг нас. И неважно, видим мы боль, страдания, радость или любовь — все это дает нам возможность понять, что мы живы. И чем сильнее эмоция, тем ярче мы ощущаем вкус жизни. Вкус жизни… Вкус эмоций… — затянувшись сигаретой и смотря, как легкий дымок растворяется в пространстве комнаты, Гавр, уйдя в свои мысли, продолжил: — Открою тебе секрет: обычные люди нашли выход, как добавлять в свою жизнь эмоции — они читают книги, смотрят телевизор, и их жизнь наполняется эмоциями увиденного. И они думают, что их жизнь полноценна и ярка, но они ошибаются. Они не видят разницу между настоящими и подделкой. Нужно понимать разницу между эмоцией, возникшей в тебе от происходящего с тобой, и эмоцией, которую получает твой мозг от информации туда поступающей, а ты в этот момент, твое тело, твое "я", отстранены от происходящего. Эмоции, соединенные с твоим телом — это невероятное ощущение — это жизнь, настоящая жизнь…
— Гавр, ты болен… ты ненормален. То, что ты говоришь, неправильно. Ты готов рушить мою жизнь ради остроты собственных ощущений. Тебе нравится издеваться надо мной и получать взамен эти эмоции, о которых ты говорил. Ты больной…
— Заткнись. Я знал, что с тобой бесполезно о чем-либо говорить. Твой интеллект, как, впрочем, у всех, кто меня окружает, так слабо развит, что не может понять философию устройства мира.
Алешка резко встал и, не обращая внимания на боль в спине, подойдя к Гавру, склонился над ним, смотря ему в глаза.