Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие
Шрифт:
Так сражались ветераны, прошедшие с Цезарем Галлию, однако новобранцы не имели их мужества и не понимали, почему они должны сражаться не на жизнь, а на смерть со своими соотечественниками.
Плутарх так описывает роковое сражение:
Цезарь вышел навстречу солдатам, тщетно пытаясь повернуть бегущих назад. Он хватался за знамена, но знаменосцы бросали их, так что неприятели захватили 32 знамени. Сам Цезарь едва не был при этом убит. Схватив какого — то рослого и сильного солдата, бежавшего мимо, он приказал ему остановиться и повернуть на неприятеля. Тот в смятении перед лицом ужасной опасности поднял меч, чтобы поразить Цезаря, но оруженосец Цезаря подоспел и отрубил ему руку. Однако Помпей — то ли по какой — то нерешительности, то ли случайно — не до конца воспользовался своим успехом, но отступил, загнав беглецов
— Сегодня победа осталась бы за противниками, если бы у них было кому победить.
Помпея обвиняли в недальновидности, трусости его ближайшие сподвижники, в том же его будут обвинять историки следующих двух тысячелетий. Лишь Катон — самый последовательный враг Цезаря — понимал, как тяжело этому человеку убивать соотечественников.
Один Катон, который при виде павших в бою неприятелей (их было около тысячи) ушел, закрыв лицо в знак печали, и, заплакав, хвалил Помпея за то, что тот уклоняется от сражения и щадит сограждан.
Зато отличился бывший соратник Цезаря — Тит Лабиен; он потребовал от Помпея, чтобы ему были предоставлены все пленные, и после долгих издевательств казнил их на виду у всего войска. Справедливости ради заметим, что акт жестокости Лабиена описывает не кто иной, как Цезарь. Ему, как ловкому политику, было необходимо морально уничтожить Лабиена — единственного из легатов, кто его покинул.
По признанию самого Цезаря, он «потерял за один день 960 солдат и 200 человек из конницы, военных трибунов и центурионов 32 человека. Но значительная часть из них погибла без боя, будучи задавлена во рву, в укреплениях, у реки бежавшими в панике товарищами». После такого поражения не имело смысла продолжать осаду победоносной армии Помпея.
Цезарь мог остановиться, мог признать свои ошибки; он был не из тех неисправимых гордецов, что упорствовали в заблуждениях. Цезарь умел побеждать и пользоваться победами, но он умел и проигрывать. Пожалуй, это и есть одна из важнейших составляющих его успеха.
После битвы, по словам Плутарха, Цезарь был беспокоен.
Придя к себе в палатку и улегшись, он провел ночь в мучительной тревоге и тяжелых размышлениях о том, как неразумно он командует. Он говорил себе, что перед ним простираются равнины, богатые македонские и фессалийские города, а он, вместо того чтобы перенести туда военные действия, расположился лагерем у моря, на котором перевес принадлежит противнику, так что скорее он сам терпит лишения осажденного, нежели осаждает врага. В таком мучительном душевном состоянии, угнетаемый недостатком продовольствия и неблагоприятно сложившейся обстановкой, Цезарь принял решение двинуться против Сципиона в Македонию, рассчитывая либо заманить Помпея туда, где тот должен будет сражаться в одинаковых с ним условиях, не получая поддержки с моря, либо разгромить Сципиона, предоставленного самому себе.
На Фарсальской равнине
В Фессалии Цезарь пытался войти в небольшой город Гомфы. Несколько месяцев назад эта община добровольно обратилась к Цезарю с предложением «пользоваться всеми ее средствами и просила у него гарнизона», но теперь впустить эту оголодавшую толпу было бы равносильно самоубийству — горожане закрыли ворота. Тогда рассвирепевший Гай Юлий взял город штурмом и отдал воинам на разграбление. «Воины вследствие голода разом наполнили свои утробы всякой снедью и непристойно опьянели, — рассказывает Аппиан, — и наиболее из них забавными в пьяном состоянии выглядели германцы, так что, казалось, явись Помпей в это время, он мог бы совершить нечто решающее, если бы только он из гордости совершенно не пренебрег их преследовать». Помпей поступил как средневековый рыцарь — из тех, что своим благородством обеспечивали сытную жизнь трубадуров, но эпоха рыцарства не настала, и ему придется платить за свою доброту.
Цезарь не имел выбора — ему необходимо было увести деморализованную армию подальше от места катастрофы. Причем судьба великого честолюбца могла решиться только в Греции; он мог покинуть этот край либо победителем, либо остаться здесь навечно. (Старший сын Помпея, Гней, частью уничтожил немногочисленный флот Цезаря, частью захватил в плен.)
Выбор у Помпея был велик, но это обстоятельство, как ни странно, не пошло ему на пользу. Противник Цезаря имел свой беспроигрышный план, но в его войске
Афраний предложил оставить Цезаря и напасть на Италию, «так как эта страна — самая славная награда за победу на войне, и к тем, кто ею владеет, тотчас присоединятся Сицилия, Сардиния, Корсика, Испания и вся Галлия». План довольно неплох, но оставался Цезарь, а пока он жив — спокойствия не мог обрести никто, ни в Риме, ни во всем мире. Помпей отверг предложение Афрания опять же из благородных побуждений. Плутарх пишет:
Было бы противно совести и долгу бросить на произвол судьбы Сципиона и бывших консулов в Греции и Фессалии — ведь эти люди, вместе с большими денежными средствами и значительным войском, попадут в руки Цезаря; о Риме же больше всего печется тот, кто воюет как можно дальше от него — для того чтобы этот город мог спокойно ожидать победителя, не испытывая бедствий войны и даже не слыша о них.
Положение Цезаря после неудачи под Диррахием было хуже некуда. Как мы видели, отношение греков к нему стало нелучшим, но даже если бы оно было дружеским, то большой пользы Гаю Юлию не принесло бы: огромная армия Помпея за год хозяйничанья в Греции начисто вымела все, что было необходимо его сопернику.
Лучшая часть войска Цезаря имела боевой опыт и неодолимую отвагу в битвах. Однако его солдаты из — за преклонного возраста уставали от длительных переходов, от лагерной жизни, строительных работ и ночных бодрствований. Страдая от тяжких трудов вследствие телесной слабости, они теряли и бодрость духа. К тому же, как тогда говорили, дурное питание вызвало в армии Цезаря какую — то повальную болезнь. Но самое главное — у Цезаря не было ни денег, ни запасов продовольствия, и казалось, что в течение короткого времени его армия сама собой распадется.
Цезарь расположил войско на Фарсальской равнине; спустя несколько дней здесь появился Помпей — он устроил лагерь на расстоянии 30 стадиев (примерно 5,5 километра) от лагеря соперника. Несмотря на превосходство в силе, Помпей не спешил в битву — время работало на него. Он надеялся (и не без оснований), что все может решиться относительно мирным путем.
Аппиан оценивает положение:
Провиант Помпею доставлялся отовсюду, ибо у него были в такой степени заготовлены дороги, гавани и посты, что и с суши ему постоянно все доставлялось и при любом ветре через море. Цезарь, напротив, имел только то, что с трудом отыскивал и добывал, испытывая при этом сильные затруднения.
Однако и при таких обстоятельствах ни один из воинов Цезаря его не покинул, а все с каким — то демоническим рвением стремились вступить в бой с врагами, полагая, что, закаленные уже в течение 10 лет, они в битве будут во многих отношениях превосходить новобранцев, между тем как в рытье рвов, сооружении стен и наборе припасов они, вследствие своей старости, более слабы, и вообще, терпя страдания, они предпочитали что — нибудь делать, чем погибнуть без всякого дела от голода. Сознавая все это и зная, что ему противостоят люди, закаленные и доведенные до отчаяния, а также блестящее счастье, обычно сопровождающее Цезаря, Помпей полагал, что было бы рискованно подвергнуть опасности все предприятие из — за исхода одного сражения; более подходящим и безопасным будет нуждой истощать врагов, сидевших на бедной территории, не владеющих морем и не имеющих кораблей даже для того, чтобы быстро убежать. Так, полагаясь на самый верный расчет, Помпей решил всячески затягивать войну, доведя войска Цезаря в результате голода до болезни.
Однако если армия Цезаря состояла из командира и легионеров, то в армии Помпея нашла приют вся знать Рима. Эти сенаторы, бывшие консулы отвергали все разумные предложения Помпея; его осмотрительность выдавали за трусость, его решение отсрочить битву за попытку подольше наслаждаться единоличной властью. В чем только не обвиняли несчастного Помпея! Военачальника упрекали в том, что он тешится верховной властью и с бывшими консулами и преторами обращается как с рабами. Фавоний жаловался, что из — за властолюбия Помпея в этом году он не отведает произраставших в Италии тускульских фиг. Афраний, недавно прибывший из Испании после неудачного командования (на нем даже было подозрение, что он за деньги продал свою армию Цезарю), спрашивал Помпея, почему же не сражаются с купцом, купившим у него провинции.