Гайдар
Шрифт:
…Когда от испуга и боли пришел в себя, Софья Федоровна, по-прежнему окруженная толпой, была далеко впереди, а вверх по спуску, вдоль лавок, бежал человек.
Он посмотрел на свою руку - ладонь была в крови.
– Что с тобой?!
– почти крикнула мама, которая, к счастью, оказалась дома.
– Не пугайся… Меня… после митинга… ударили ножом.
Рана оказалась небольшой: конец ножа уперся в ребро и только распорол кожу на боку. Мама ловко и быстро его перевязала.
Одетый в чистую рубаху (взамен испачканной кровью) и напоенный чаем, он впервые всерьез
В дневнике пометил: «Меня ранили ножом в грудь на перекрестке».
Конечно, интересней было бы записать все подробно, но в дневнике «Товарищ» для пай-мальчиков, который иначе именовался «Календарь для учащихся на 1917/18 учебный год», на каждый день отводилось всего две строки. И потому лишь добавил: «Был в Совете».
Он гордился, что спас, пусть нечаянно, Софью Федоровну, сравнивая себя с героями Степняка-Кравчинского, о которых читал в книгах отца, найденных на чердаке.
Конечно, теперь о н улыбался немного хвастливым тем мыслям, но и в июле семнадцатого, в пору победы реакции, когда в обычно переполненном большевистском клубе на Сальниковой вдруг осталось всего-навсего несколько человек, о н помог Галке спрятать литературу, бумагу и шрифты - то немногое, что удалось спасти за десять минут до обыска. И снова ощутил себя персонажем романа Кравчинского.
Правда, Галка, которому он помог все надежно укрыть, неожиданно спросил:
– Постой… Постой! А ты, брат, не того… не сболтнешь?…
– Что вы… Что вы!
– испугался он.
– Разве я - о ком-нибудь хоть что… когда-нибудь? Да я в школе ни о ком ничего никогда, когда даже в игре, а ведь это же всерьез…
– Ну ладно, ладно… кати… Эх ты, заговорщик!
НАЧАЛО НЕОБЫКНОВЕННОГО ВРЕМЕНИ
В сентябре семнадцатого возобновились занятия в реальном, но борьба течений и партий, которая шла на улицах и площадях, отчасти переместилась и в стены училища. После закрытия клуба ему кололи глаза: «Зачем с большевиками околачивался, зачем к 1 Мая над ихним клубом на крыше флаг вывешивал, почему на митинге отказался помогать Федьке раздавать листовки за войну до победы?»
Федька был его недавний приятель. Они разошлись в политических убеждениях. Из-за Федьки он чуть не попал в одну историю…
Еще летом он раздобыл себе небольшой маузер с двумя обоймами. Оружие привозили и продавали солдаты. «Нижегородский листок» печатал объявления: «Продается малодержанный револьвер с коробкой патронов». Ион носил короткоствольный плоский маузер в кармане брюк. Знал о нем только Федька - это когда еще дружили.
И однажды (он дежурил в классе и, выгнав всех в коридор, распахнул окно) вошел с тремя ребятами из школьного комитета Федька и потребовал сдать револьвер.
«Какой еще револьвер?» - прикинулся было он.
«Не запирайся, пожалуйста! Я знаю, что ты всегда носишь маузер с собой. И сейчас он у тебя в правом кармане. Сдай лучше добровольно или мы вызовем милицию…»
Он рванулся к двери - Федька преградил дорогу.
«Отберут… Сейчас отберут», - пронеслось в голове.
И тогда, взвизгнув, выхватил маузер, большим пальцем вздернул предохранитель и нажал спуск…
Четыре пары рук мгновенно разжались, он успел увидеть «будто ватные лица» и «желтую плиту каменного пола, разбитую выстрелом». И, не раздумывая, «спрыгнул с высоты второго этажа на клумбы ярко-красных георгинов».
Несколько дней не ходил в школу. Ждал прихода милиции. Вместо милиции ввалились ребята из параллельного, «плебейского», класса. Оказалось, они припугнули Федьку и всех: если кто проболтается - «темная».
…То был его первый выстрел.
А жизнь шла на редкость занудливая. Газеты печатали нескончаемые речи Керенского: «В настоящее время… государство находится на краю гибели… Временное правительство и я в том числе…»
И вдруг что это? После очередной речи премьера в «Нижегородском листке» от 26 октября полуизвещение-полуизвинение: другие материалы «вследствие занятия большевиками «Петроградского телеграфного агентства» нами не получены…».
А на следующий день, когда вновь был открыт большевистский клуб, принесли другую газету: «Сдача Зимнего дворца»: «…большевики предъявили правительству ультиматум под угрозой обстрела с «Авроры» и Петропавловской крепости… правительство всеми покинуто. Ожидавшееся подкрепление не пришло…»
По дневнику «Товарищ» увидел: сам он 25 октября, после фильма у Рейста, затеял со Шныровым на улице поединок на палках и был огорчен, что их заметил директор, а большевики в это время, наверное, занимали Зимний и телеграф…
Однажды вечером в клубе, в тесных сенях, двое рабочих отбивали молотками доски от ящика с винтовками. Формировалась патрульная группа, и нужен был связной.
«Кого послать?» - спросил незнакомый комитетчик. «Ну, из своих кого-нибудь, кто под руку подвернется».
И тогда он крикнул: «Я подвернусь под руку!» - «Ну возьмите хоть его! Он быстро бегает». И тогда он сказал: «Все берут винтовки - и я возьму… Что я, хуже других?» И, выхватив из ящика трехлинейку, пустился вдогонку за сходившими с крыльца дружинниками.
Его появление на улице с винтовкой наделало переполоху. Двери многих домов перед ним навсегда захлопнулись. «Что у него, совсем еще мальчишки, может быть общего с этими большевиками?» - шептали за его спиной. И даже мама, которая все умела понять, умоляла:
– Побереги себя… Ну куда ты так торопишься? * А ею уже понесло… Он продолжал ходить в школу.
Писал на уроке сочинение, отказывался отвечать немке, но старательно учил французский, выпрашивал, как член классного комитета, вместо рисования танцы, не пропускал (свобода!) ни одной ленты у Рейста, бегал на кадетские лекции и собрания, но в точно обусловленный час появлялся в большевистском уездкоме.
Во время осадного положения, когда по ночам то и дело возникала стрельба, они с Березиным ходили патрулем по притихшим улицам.