Гайдебуровский старик
Шрифт:
Я от удивления присел на диван. Диван подо мной провалился. Вот это да! Может это все выдумки Сенечки? Его юношеское воображение блуждает в поисках соперника. А поскольку он ни с кем не общается, то его ревность обрушилась на меня, его единственного приятеля. Признать же, что его просто не любят, Сенечка не желает, поскольку слишком молод для подобного признания.
– Вот это верно, Тасенька, – я по неосторожности обратился к ней ласково. – Ну, какая умная, красивая, веселая, вообще замечательная девушка, как ты, подпишется на такой брак?
– Вы и впрямь так считаете? – Тася тут же бухнулась на диван рядом со мной. – Что я такая замечательная? – И Тася в порыве схватила
– Милый Аристарх Модестович! – защебетала Тася. А я пытался припомнить, в каких случаях она так нежно щебетала. Но не успел. – Дорогой! Я действительно в жизни бы не подписалась на такой брак, поскольку предпочитаю мужчин постарше, чем на этой картинке. Вот как вы, например. Они гораздо надежнее…
Я, как ошпаренный подскочил с места, не дав Тасе закончить свою крамольную мысль.
Она так и осталась сидеть с открытым ртом.
– Ты с ума сошла! – закричал я на нее. Но при крике мой голос почему-то молодел. И я вовремя остановился. И уже приглушенно затараторил. – Ты с ума сошла! Да как ты смеешь даже такие мысли допускать! Испорченная девчонка! Соплячка! Я вообще никогда не был женат! И считаю это одним из своих достоинств! И как ты посмела… Посмела! Даже намекнуть! Да, я слишком стар, но еще не настолько, чтобы выжить из ума! И не допущу, чтобы ты тут меня с ума сводила! Как можно тебе вообще доверять! Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать – это уйти!
Мне от всей души хотелось схватить ее за шкирку и вышвырнуть на улицу. Она это почувствовала. Вскочила с места. И, похоже, испугалась не на шутку. Я никогда не позволял себе подобного тона, даже когда еще не стал стариком.
Тася медленно попятилась к двери.
– Мне и правда уйти? – пролепетала она, чуть заикаясь.
– Куда правдивей! И хорошенько запомни один совет, девочка. От старика. Не лови там, где работаешь. И не словишь ничего, и место потеряешь!
– Но ведь я ничего еще не потеряла? Да? Во сколько мне завтра приходить? Как всегда? – Тася умела отсекать невыгодную ей информацию.
– Нет! – выкрикнул я молодым голосом. – Никуда тебе приходить не надо! И, тем более, сюда! И никогда!
Тася не уловила мой молодой голос. Она была слишком напугана. Поспешно натянула на себя белую кроличью шубку и белую шапочку. И выскочила за дверь. Ее блестящие пакеты остались валяться на полу.
Я приблизился к окну. Мимо витрины быстрым шагом шла Тася. Ее высокие каблучки так громко цокали, что мне казалось, я отчетливо слышу их стук. Снежинки медленно и печально кружились в воздухе. И падали на белую шубку и шапочку. Отчего они выглядели еще пушистее. Тася напоминала испуганного зайчонка, которого вот-вот подстрелит старый опытный охотник. И быть подстреленной она не хотела. И не могла допустить. В этом была вся Тася. Зайчонок умел спрятаться от опасности. И поскакал на каблучках еще быстрее.
Тася прыгнула к Сенечке, который, как всегда, стоял на перекрестке, отражая палочкой атаки железных акул. И уткнулась носиком в его грудь. И я видел, как ее плечи тряслись от рыданий. А Сенечка, красный от мороза, нежно гладил одной рукой ее рыжие, запорошенные снежком волосы, выбивающиеся из-под шапочки. А другой рукой указывал верный путь машинам. Которым, по большому счету, было плевать на его указания. И они сами выбирали свой путь.
Охотник не подстрелил зайчика. Это был плохой охотник. Он промазал. Зайчика подобрали, пожалели и поверили в его беззащитность.
Тася и Сенечка так и стояли в обнимку.
Что ж. Я еще раз убедился, насколько старик был прав. Только одиночество – самое надежная вещь на земле. Никто не предаст. И ты никого предать не сможешь. И никто не сможет забыть, и ты никого не забудешь. Нужно учиться жить одиноким. Ведь все равно рано или поздно каждый остается один. И только одиночество может даровать подобие вечности и бесконечности. Как застывшая форма искусства.
Впрочем, нужно успокоиться. Чего я так разволновался. Если я даже не любил Тасю. И не собирался любить. Вот еще одна особенность проклятой любви. Даже когда не любишь – все равно обижаешься, что тебя легко забывают, и легко бросают.
Я огляделся. Дом выглядел как никогда пустым. Хотя я частенько оставался один. Все-таки сознание того, что Тася больше не вернется, делало дом пустым по-настоящему. Возможно, потому, что в отличие от старика, вещи еще не сумели полностью завладеть моим сознанием и моим бытом. Возможно потому, что понимание исключительного одиночества пугало меня, делало незащищенным. Впрочем, скорее всего, придется на время закрыть лавку. Без Таси вряд ли торговля пойдет успешно. К тому же, кое-какие сбережения уже у меня были. И оставались сбережения старика. Он не держал деньги в банке. И это позволяло на некоторое время лечь на дно.
Вскоре табличка «Закрыто» висела на входной двери. Вскоре она была запорошена снегом. Я бросил взгляд на елку. Она так и стояла, пушистая и не наряженная. Оттого выглядела незащищенной. Словно в лесу она, укрытая от людских глаз, могла себе позволить быть без одежды. А в городе, в чужой квартире ей непременно нужно было прикрыть свою наготу. Нарядить ее, что ли? Нет. Елку я не наряжал с детства. И теперь мне казалось, если я дам слабину, то Новый год придется встречать одному. Я готов был смириться с одиночеством, но не в Новогоднюю ночь. Мне казалось, я непременно дождусь того, кто нарядит мою елочку. Хотя эти мысли были нелепы. Кого я мог дождаться? Деда мороза? Снегурочку? Или Тасю? Все они были одинаково неправдоподобны в моей жизни.