Гайдебуровский старик
Шрифт:
Я так старался быть на него похожим! Старался говорить так же спокойно, чуть лениво, беспристрастно. И в то же время умно.
– Вас что-либо конкретное интересует?
Он сделал медленный поворот головы в мою сторону. И пристально на меня посмотрел.
Я заторопился. Что, ну что, черт побери, его может заинтересовать! Главное не ошибиться! Графин из венецианского стекла? Нет, он не пьяница. Колокольчик? Нет, он кто угодно, но не лакей. Картина «Неравный брак»? Нет, он не опустится до неравного брака. У таких как он брак при любом возрасте и любом раскладе вещей будет равным. Ну, что,
– Возможно, вас заинтересуют карманные часы, принадлежавшие ближайшему другу Андерсена? – неожиданно для себя вдруг выпалил я.
Он лишь взметнул густыми бровями. Взметнул. Подержал их немножко на взлете. И все.
– Они позолоченные, – торопливо добавил я, совершив главную ошибку профессионала. Позолота для подобных часов, к которым прикасался великий сказочник, не имела никакого значения. – Вы не хотите взглянуть?
Он, естественно, не хотел.
– Возможно, позднее. Часы и есть часы. Только время. А время движется лишь в одну сторону. И не в самую благоприятную. В том числе и для Андерсена. Его, к сожалению, уже забывают.
– Но, к счастью, таланты не угасают! – я грудью встал на защиту сказочника.
– Безусловно, таланты не угасают. Но угасают их поклонники. И это для талантов не менее печально, чем, если бы угасали они. Поскольку, как ни прозаично и приземлено звучит, таланты, гении, личности, держатся на обычных людях. И что еще обиднее – на простых обывателях. Впрочем, земля и небо – это одно целое. И это неоспоримо.
В комнате по-прежнему было холодно, но меня почему-то бросило в жар. Я разволновался. Я вдруг физически, до зубной боли почувствовал опасность, исходящую от этого человека. И он вновь на секунду взметнул брови. Похоже, это было для него единственное выражение удивления. Он понял мой испуг. Он все понимал! И тут же широко улыбнулся своей обаятельнейшей улыбкой. Мне полегчало. Жар спал. Словно он прикоснулся голодной рукой к моему пылающему лбу. И все, все прошло. Я даже присел в кресло и вытер капли пота со лба.
– Меня действительно очень заинтересовали ваши вещи, – продолжал улыбаться он. – Я вообще большой поклонник истории. Историю не исправить. Не в этом ли ее преимущество? В отличие от действительности, которая так несовершенна и над которой нужно работать. Но – как и кому?
Я плохо вслушивался в его философичный монолог. Но его голос, ровный, гладкий как ополоснутый поутру асфальт – ничего лишнего. Как прямая дорога, по которой можно ехать без опаски, потому что ты один на дороге и все лишь зависит от тебя. Его утренний, промытый, вычищенный голос действовал не меня как легкий транквилизатор. И почему я так взбунтовался, так разволновался? Он обычный коллекционер, каких тысячи. И все эти тысячи с маленькими причудами. Иначе бы они не были коллекционерами. Любое хобби – зависимость, любая зависимость – некоторое отклонение от нормы. Безопасное отклонение в этом случае.
– Вы что-то сказали про историю? – я настолько успокоился, что решился на светскую беседу. – Или про вещи?
– Что одно и то же, разве не так? Застывшая форма. Можно сказать – смерть, а можно бессмертие. Что тоже одно и то же – разве не так?
– Но смерти все боятся, – возразил я.
– Бессмертия боятся не меньше.
– Но мы ведь не знаем,
– Но мы и не знали, что было до нашего рождения. И почему это не вселяет в нас страх? Почему мы так боимся небытия, если небытие для нас уже было.
Безусловно, он коллекционер. Коллекционеры все немножко философы. Они живут в застывшем времени, собирают его, молятся на него и часами в ночи при свете полной луны над ним философствуют. У них нет времени. Или для них оно бесконечно. Что одно и то же. Наверно. Таким был антиквар, которого я когда-то убил. И который уже в небытие. Или, наоборот, в бесконечности бытия. Что одно и то же.
Я давно не философствовал. Мне этого не хватало. Как когда-то не хватало Таси для того, чтобы избавить меня от всей философии на свете.
Но с этим человеком. Который просто вышел из классического романа, мне было очень приятно вести беседу. Как жаль все же, что я не романист. Ну, классный бы получился персонаж!
Я настолько обрадовался случайному гостю, что предложил ему выпить. О деле потом. Вещи не убегут. Вещи не умрут. И вещи долго могут ждать. В этом их преимущество перед людьми.
Роман согласился. И сделал большой глоток коньяка.
– И все же, конкретно, чем вы интересуетесь? Ну, хотя бы в рамках моего скромного маленького ларца истории.
Я небрежно развалился в мягком кресле, забросив ногу за ногу и с наслаждением пуская дым от сигары в потолок. Сегодня я во всем сделал исключение. Я даже позволял курить в лавке. Настолько мне было хорошо. Меня всегда несло, когда нравился человек, мне настолько хотелось сделать ему приятное. Что я не знал меры. И я предложил, ну прямо, как парочка Косулек.
– Для вас я сделаю исключительную скидку. На любой товар. Для солидного человека – солидная скидка, – я даже содрал сленг у Косулек. – Только, пожалуйста, конкретнее. Я понял, что вы все успели оценить (пусть не думает, что я не уловил его цепкие взгляды, я тоже не промах). Что вас зацепило? Что легло близко к сердцу? Что вас интересует?
Он широко улыбнулся. Обаятельно, мило, дружелюбно. Наверно, обрадовался скидке, ну и пусть, я не жадина, для хорошего человека ничего не жалко!
И тихо (это его стиль), спокойно (как всегда), благородно (как он умеет) ответил:
– Меня интересует Григорий Карманов.
Знаете, если бы висело ружье, оно бы непременно выстрелило. Впрочем, оно и весело. Помповое ружье с креплением для штыка конструкции Джона Браунинга. Прямо с окопов первой мировой. Оно давно не стреляло. Но выстрел раздался.
Мне даже показалось, что в комнате запахло порохом. И первое, что я сделал после шока – повел носом, тщательно принюхиваясь. Но, слава богу, ошибся. В комнате пахло коньяком и антикварными вещами, на которых застыло слегка перебродившее время.
Это хорошо, что от шока первым делом я повел носом. Реакция была непринужденной и естественной. Мало ли почему я так сделал? Мол, нет мне дела ни до какого Григория Карманова, поскольку я и понятия не имею, что это за фигура. И в этот промежуток времени, пока я принюхивался, я сумел сосредоточиться, и более-менее взять себя в руки, хотя внутри все перевернулось. Словно пуля таки угодила прямо в живот.