Гайдзин
Шрифт:
— Как только сэр Уильям разберется с бакуфу...
— Чума на это! — Тон Струана стал резким. — Я устал торчать в кресле, словно привязанный, и меня уже мутит, когда я слышу со всех сторон, что нам, мол, необходимо дождаться, когда сэр Уильям прикажет флоту и армии заняться своим делом. В следующий раз, когда состоится встреча с бакуфу, я хочу на ней присутствовать — или ещё лучше: устрой мне сначала личную встречу с ними.
— Но, тайпэн...
— Сделай это, Джейми. Я так хочу. И сделай это быстро.
— Я не знаю, как это возможно.
— Спроси у этого ручного самурая Филипа Тайрера, Накамы. Или ещё
Макфей уже передал ему все, что выведал у Накамы.
— Это хорошая мысль, — сказал он совершенно искренне и, глядя на эту выставленную вперед челюсть и огонь в глазах, почувствовал, как у него теплеет на душе. Может быть, наконец-то, подумал он, появился человек, который сумеет заставить крутиться нужные колеса. — Я поговорю с Филипом после церкви.
— Когда уходит следующий корабль в Сан-Франциско?
— Через неделю, торговое судно конфедератов «Леди Саванны». — Макфей из осторожности понизил голос: мимо проходила группа торговцев. — Наш заказ для Тёсю отплывает вместе с ним.
— Кому мы могли бы доверить отправиться на нем с особым поручением? — спросил Струан, приступая к осуществлению своего плана.
— Варгашу.
— Нет, он нужен здесь. — Струан опять остановился, ноги мучительно ныли, потом доковылял до низкой стены у края променада главным образом для того, чтобы отдохнуть, а также чтобы их никто не подслушал. — Кому ещё? Человек должен быть толковый.
— Его племяннику, Педрито. Он сообразительный парень, больше похож на португальца, чем Варгаш, почти ничего китайского в лице, свободно говорит на португальском, испанском, английском и кантонском. Хорошо считает. Его могли бы одинаково хорошо принять и на Севере и в Конфедерации. Что ты задумал?
— Забронируй для него место на этом корабле. Я хочу, чтобы он отправился с этим заказом, который мы учетверим, а также с зака...
— Четыре тысячи ружей? — Макфей ошеломленно уставился на него.
— Да, также пошли письмо на оружейную фабрику с завтрашним пакетботом, пусть они его там ожидают. Пакетбот как раз успеет к отходу калифорнийского парохода из Гонконга.
— Но первый взнос золотом, который мы получили, покрывает всего двести ружей, — неуверенно произнес Макфей, — нам же придется расплатиться сразу за весь заказ, такова политика всех оружейников. Тебе не кажется, что мы превысим свой кредит?
— Некоторым так могло бы показаться. Мне нет.
— Даже с поставкой двух тысяч — адмирал буквально рвет и мечет, требуя прекратить всякую торговлю оружием и опиумом... я знаю, что он не вправе требовать этого по закону, — торопливо добавил Макфей, — но если он захочет, он все равно может задержать такой груз, сославшись на требования национальной безопасности.
— Он не найдет их и не услышит про них, пока не будет уже слишком поздно, — ты окажешься слишком умен для этого. Тем временем составь сопроводительное письмо к заказу и сними с него копию для пакетбота — сделай это сам, Джейми, чтобы никто не видел, — в письме попроси фабрику отнестись к этой партии с особым вниманием, но предложи также, чтобы они сделали нас своими единственными агентами в Азии.
— Мысль замечательная, тайпэн, но я решительно советую не увеличивать заказ.
— Закажи пять тысяч ружей и особо подчеркни, что мы заключим сделку на самых привлекательных
— Совершенно не обязательно сначала советоваться с Гонконгом. Сделай, как я говорю. Я подпишу заказ и письмо.
После паузы Макфей кивнул.
— Как скажешь.
— Хорошо. — Он уловил несогласие в голосе Макфея и решил, что подходящий момент настал. — Мы меняем нашу политику в Японии. Они здесь любят убивать, а? Если верить этому Накаме, многие из их королей готовы восстать против бакуфу, которые явно не относятся к числу наших друзей. Хорошо, мы поможем им сделать то, чего они хотят. Мы станем продавать им то, что им нужно: оружие, несколько кораблей, даже оружейный завод или два, во все увеличивающихся количествах — за золото и серебро.
— А что, если они повернут эти ружья против нас?
— Одного раза будет достаточно, чтобы преподать им урок, как это было в любом другом месте на земле. Мы будем продавать им мушкеты, немного новых ружей, но не пулеметы, не крупные пушки и не современные боевые корабли. Мы собираемся предложить покупателю то, что он хочет покупать.
Анжелика опустилась на колени, устроилась в крошечной исповедальне, насколько ей позволяли это пышные юбки, и начала обряд. Латинские слова у неё сливались друг с другом, как это обычно бывает с теми, кто не умеет ни читать, ни писать на языке, а лишь с детства затвердил обязательные молитвы и ответы, постоянно их повторяя:
— Простите меня, святой отец, ибо я согрешила...
По другую сторону перегородки отец Лео стал более внимателен, чем обычно. Как правило, он слушал кающихся вполуха, исполненный печали, уверенный, что все они лгут, в грехах своих не сознаются и прегрешения их велики, но не более велики, чем в других Поселениях Азии — и епитимьи, которые он накладывал, выполнялись ими не от чистого сердца, а то и вовсе не выполнялись.
— Итак, дитя мое, ты согрешила, — произнес он своим самым приятным голосом. По-французски он говорил с тяжелым акцентом. Этому дородному, бородатому португальскому иезуиту и поборнику веры было пятьдесят пять лет, двадцать семь из них он носил духовный сан и в целом был доволен теми крохами жизни, которые, как он судил, Господь ронял ему со своего стола. — Какие же грехи ты совершила на этой неделе?
— Я один раз забыла попросить прощения у Мадонны в своих молитвах перед сном, — ответила она с полным спокойствием, следуя своему договору с Богоматерью, — и имела много дурных мыслей и снов, и испугалась, и забыла, что я в руках Божьих...
В Канагаве, на следующий день после той ночи — как только она смогла здраво мыслить и нашла способ, как ей спастись от катастрофы, — она, плача, встала на колени перед маленьким распятием, которое всегда возила с собой.
— Матерь Божья, нет нужды объяснять, что произошло и как тяжко согрешили против меня, — рыдая, молилась она со всей истовостью, на какую была способна, — или что мне не к кому обратиться, что мне отчаянно нужна твоя помощь, что я, конечно же, не могу никому открыться, даже на исповеди, я не смею признаться в том, что случилось. Я не смею, ибо это разрушит мой единственный шанс...