Гайдзин

Клавелл Джеймс

Десять сиси получили это равносильное самоубийству задание и уже находились в Оцу, готовясь. Каждый из ста семи сиси, прятавшихся сейчас в разных убежищах по всему Киото, умолял включить его в эту группу. По предложению Кацуматы они тянули жребий. Высокая честь выпала трем сиси из Тёсю, трем из Сацумы и четырем из Тосы, все они уже расположились вокруг места засады, гостиницы Многих Цветов.

— И-и-и-и, — возбужденно прошептала девушка, Сумомо, — всего пять дней, и сонно-дзёи станет реальностью. Бакуфу никогда не оправятся от такого удара.

— Никогда! — Кацумата

улыбнулся ей. Сумомо ему нравилась, лучшая из его учениц-женщин, как Хирага был лучшим среди мужчин, кроме него Ори, — он восхищался её храбростью, силой и ловкостью. Она тоже вызвалась для участия в засаде, но он запретил ей, считая её слишком ценным оружием, чтобы потерять в этом крайне рискованном предприятии. Он был рад, что оставил её здесь, отменив полученный ею приказ Хираги возвращаться в дом его отца. Она доставила ему последние вести из Эдо: подтвердив слухи о том, что после переговоров отношения между бакуфу и гайдзинами несколько смягчились, сообщив о неудачном нападении на главного министра Андзё и успешном покушении на Утани и сожжении его дворца. И, что было очень важно, подтвердила, что противостояние Андзё и Торанаги Ёси становится все более явным. «Я не знаю, откуда взялась эта информация, — шепотом передала она ему, — но мама-сан сказала, что источник её вам известен».

Она также сообщила подробности о смерти Сёрина. Но не знала, что сталось дальше с Ори и Хирагой, кроме того, что рана Ори заживала и оба скрывались в Поселении Иокогамы, и с Акимото — Хирага каким-то удивительным образом стал доверенным лицом одного чиновника-гайдзина.

— Ты права, Сумомо, бакуфу никогда не оправятся, — сказал Кацумата. — А наш следующий сокрушительный удар покончит с сёгунатом Торанага навечно.

Сразу же вслед за успешным устранением сёгуна Нобусады — принцесса Иядзу не должна была пострадать, чего бы это ни стоило, — сиси осуществят массированное нападение на резиденцию Огамы, чтобы убить его, и одновременно с этим Кацумата и остальные захватят ворота, подняв знамя сонно-дзёи и объявив, что власть вернулась к императору, после чего все верные даймё и самураи соберутся, чтобы поклониться ему.

— Сонно-дзёи, — тихо произнесла она, охваченная ликованием, как и все они.

Кроме Такэды. Он неуютно пошевелился.

— Я не уверен насчет того, чтобы убивать Огаму. Он хороший даймё, хороший военачальник, он помешал Сандзиро захватить власть, помешал правителю Тосы захватить власть, он единственный даймё, который выполняет наказ императора изгнать гайдзинов. Разве он не закрывает пролив Симоносеки? Только наши пушки противостоят кораблям гайдзинов, только воины Тёсю стоят на переднём крае битвы с ними, а?

— Это так, Такэда, — ответил один известный сиси из Сацумы. — Но о чем нам напомнил сэнсей Кацумата? О том, что, захватив власть, Огама стал другим. Если бы он почитал императора и теперь, когда Врата в его руках, ему было бы просто провозгласить сонно-дзёи и передать всю власть императору. Именно так поступим мы, когда Врата станут нашими.

— Да, но...

— Очень просто, Такэда. А что сделал он? Использовал свою власть только для того, чтобы заставлять двор делать

то, что ему угодно. Он хочет стать сёгуном. И не меньше.

Многие согласно забормотали, а потом заговорила Сумомо:

— Пожалуйста, извините меня, Такэда, но Огама стал большой угрозой. Вы все знаете, что я из Сацумы, как и сэнсэй Кацумата, мы согласны, что Сандзиро тоже сделал что-то хорошее, но ничего для сонно-дзёи. Поэтому он должен отказаться от власти, с радостью или против воли, и он уйдет... уйдет. То же самое с Огамой.

Да, он сделал кое-что хорошее, но теперь он делает плохое. Истина заключается в том, что ни один даймё, овладевший Вратами и настолько приблизившийся к тому, чтобы стать сёгуном, не отдаст эту власть добровольно.

— Может быть, нам стоит направить петицию Огаме? — предложил Такэда.

— Пожалуйста, извините меня, но петиция ничего не даст, — возразила она. — Когда Врата станут нашими — чтобы предотвратить гражданскую войну и впредь избавить любого даймё от подобного искушения, — когда Врата станут нашими, мы должны пойти дальше, мы должны попросить императора отменить сёгунат, бакуфу и всех правителей.

Среди изумленного шума, которым было встречено столь смелое предложение, Такэда выпалил:

— Это сумасшествие. Если не будет сёгуната и даймё, кто будет править? Наступит хаос! Кто выплачивает нам жалованье? Даймё! Правителям принадлежат все коку риса и...

— Дай ей закончить, Такэда, — перебил его Кацумата, — потом скажешь все, что хочешь сказать.

— Извините, Такэда, но это идея Хираги-сан, не моя. Хирага говорил, что в будущем даймё будут лишь номинальными правителями, достойные из них, что власть будет осуществляться через советы самураев всех званий, на равной основе, которые будут определять все, от размера жалованья до того, кто из даймё достоин править землей и кто будет ему наследовать.

— Это никогда не сработает. Это плохая мысль, — сказал Такэда. Многие не согласились с ним, большинство было на её стороне, но Такэду это не убедило. Потом она спросила:

— Сэнсэй, это плохая мысль?

— Это хорошая мысль, если бы все даймё согласились, — ответил Кацумата, очень довольный, что его ученье приносит такие плоды, что они, как и следовало, приходят к мысли о будущем общего согласия. Он сидел на корточках, вместе со всеми остальными, говорил мало, мысли его были заняты недавним побегом. Под маской спокойствия в нем клокотала ярость, он был взбешен этим новым покушением на свою жизнь, которое едва не достигло цели.

В этот раз они подобрались слишком близко, думал он, чувствуя вкус желчи во рту. Сеть затягивается все туже. Кто же предатель? Он должен находиться сейчас в этой комнате. Из всех сиси только эти знали, что я проведу эту ночь в Шепчущих Соснах. Предатель должен быть здесь. Кто же он — или даже она? Кто? — Продолжай, Сумомо.

— Я лишь хотела добавить... Такэда-сан, вы из Тёсю, как и Хирага-сан, другие из Тосы, сэнсэй и я из Сацумы, другие из других владений, но мы прежде всего сиси, и долг наш стоит выше семьи, выше рода. При новом порядке это будет законом — первым законом для всего Ниппона.