Гайдзин

Клавелл Джеймс

Анжелика заметила его. Когда клипер проглотила тьма, она задернула шторы и села к столу. Её дневник был открыт. Три письма были запечатаны и готовы отправиться с пакетботом: её тете, с векселем Английского банка на предъявителя на пятьдесят гиней, второе Колетте, с денежным переводом на десять гиней — оба документа подготовил для неё Джейми, использовав часть тех денег, которые сэр Уильям разрешил ей оставить у себя. Она подумывала о том, чтобы воспользоваться одной из расписок Малкольма, которые хранились в его столе, пометив её задним числом и поставив

на ней его печать из сейфа, но решила, что в данный момент это будет неразумно. Деньги для тети посылались просто как помощь, для Колетты — чтобы купить лучшие лекарства на время родов.

Я могу успеть к тому времени, могу и не успеть, подумала она. Надеюсь, что успею.

Последнее письмо нужно было вручить лично. Оно гласило:

Мой дорогой адмирал Кеттерер, я знаю, что лишь благодаря вашей доброте наша свадьба стала возможной. Я благодарю вас от всего сердца и клянусь, что, какая бы власть в дальнейшем ни выпала на долю сей несчастной женщины, и в компании Струана, и вне её , я использую её, дабы навсегда покончишь с продажей опиума и столь же подлой продажей оружия туземцам, как поклялся это сделать мой муж. Ещё раз, с самой искренней теплотой, Анжелика Струан.

Подписываться «Анжелика Струан» доставляло ей огромное удовольствие. Эти два имени хорошо смотрелись рядом. Ей нравилось просто так, ради практики, писать их на бумаге, стремительный завиток «С» каким-то образом помогал ей думать.

Мой замысел с Эдвардом, господи, откуда взялись все эти дивные идеи? Он великолепен, если Эдвард сделает все так, как я хочу. Это должно убедить Тесс, что я не враг. Но её сын остается её сыном, и я бы не простила. Если бы это был мой сын, я думаю, я не простила бы.

Будущее чревато катастрофой, столь многое висит на волоске, может пойти не в ту сторону, у Андре по-прежнему с клыков капает слюна, как у голодного пса, ждущего, когда ему наденут ошейник или усыпят. И все же, если судить трезво, столь многое получается как нужно: нужный гроб уже в пути, Малкольм готов и ждет завтрашнего дня, я все ещё могу поехать в Гонконг с пакетботом, если захочу, я уверена, что Эдвард хочет жениться на мне, а уж он-то из всех людей понимает, что богатая жена лучше бедной, у меня есть незаполненные расписки Малкольма и его печать, о которой никто не знает, и двадцать восемь дней впереди, совсем не таких, как в прошлый раз, Пресвятая Дева, благословен будь Всемилостивейший Господь — я молю о его ребенке.

Ах, Малкольм, Малкольм, какая чудесная жизнь нас ожидала, тебя и меня, я повзрослела бы без всего этого ужаса, клянусь, так и было бы.

Сделав над собой усилие, она стряхнула с себя меланхолию и позвонила в колокольчик на столе. Дверь открылась без вежливого стука, вообще без всякого стука.

— Мисси?

— Тайтай, А Со! — одернула её Анжелика, готовая к встрече с ней.

— Мисси-тайтай?

— Пришли Чена сюда, чоп-чоп.

— Васа кусыть здесь, внизу, мозет, мисси? Э, мисси-тайтай?

Анжелика вздохнула от бесконечных уловок, которые находила А Со, лишь бы не называть её тайтай.

— Слушай ты, кусок ослиного помета, — произнесла она сладким голосом, — я сильнее тебя, и скоро я буду оплачивать все счета, и тогда ты станешь со мной очень любезной. — Она с радостью увидела, как черные глаза на плоском лице сошлись к переносице от злости. Как Малкольм объяснил ей, если, обращаясь к А Со, говорить не на пиджине, а на правильном английском, которого служанка не понимает, это заставит её сильно потерять лицо. Какая вывернутая логика у этих китайцев, подумала Анжелика. — Чен, чоп-чоп!

А Со, надувшись, удалилась, сердито шаркая ногами. Когда вошёл Чен, Анжелика сказала ему, что ей нужно доставить письмо в Британское посольство. Он кивнул, не произнеся ни слова.

— Чен, А Ток болеть, нет болеть, хейа?

— А Ток болеть. А Ток ехать Гонконг. — Чен махнул рукой в сторону моря. — Одинаковый как господин.

— О! — Анжелика почувствовала огромное облегчение и пожалела, что первая не подумала об этом. Несколько раз она замечала А Ток, прячущуюся в тени, её черные глаза были полны ненависти, из уголка рта стекала слюна. Она протянула ему письмо к Кеттереру. — Идти большой дом, сейчас же.

Он взглянул на имя, притворяясь, что может читать на языке варваров.

— Кусыть этот место одинаковый, хейа?

— Тайтай кушать это место одинаковый, хейа? Тайтай! Глаза Чена заискрились. Его рот растянулся в улыбке.

— Тайтай, кусыть этот место одинаковый, хейа? Тайтай-мисси?

— Ты тоже кусок ослиного помета. Наверное, я прогоню тебя — нет, это было бы слишком мягким наказанием. Я ещё подумаю о тебе. — Она улыбнулась. — Кушать внизу. Какая еда есть?

— Какая вы хочит, тайтай-мисси, мисси-тайтай? Услышав это, она рассмеялась и почувствовала себя лучше.

— Мисси-тайтай, тайтай-мисси, одинаково хорошо. Какая еда? Ваша еда, китайская еда, — вдруг объявила она, сама не зная почему. — Одинаково как вы, Чен. Китайская еда, номер один еда. Лучшая, хейа!

Чен ошеломленно уставился на неё. Это было крайне необычно. В прошлом она едва притрагивалась к кушаньям, которые так любил господин, чтобы доставить ему удовольствие, и ела европейские блюда, мясо с картофелем, пироги, хлеб, которые он и все китайцы считали пригодными только для животных.

— Еда господина, хейа? — осторожно спросил он.

— Еда тайпэна для тайтай господина! — Повелительно, подражая Малкольму, она взмахнула рукой, отпуская его, и повернулась к нему спиной.

Чен поклонился, встревоженный, и вышел, бормоча:

— Одинаковый как тайпэн есть еда, да, мисси-тайтай.

Мне необходимо развить вкус к китайской пище и хорошо разбираться в ней, подумала она, ухватившись за новую мысль. На тот случай, если я буду жить здесь часть года. Джейми говорил, что ему нравится китайская кухня время от времени, Филип отзывается о ней с большой похвалой, а Эдвард ест её постоянно...