Газета День Литературы # 116 (2006 4)

День Литературы Газета

Почти с каждой страницы нынешних школьных учебников в головы детей вбивается мысль: "Западная цивилизация имеет достоинства, которых у нас нет". Попробуй потом переломи, переубеди юношу или девушку, впитавших с молоком матери "истину", что подлость и коварство — вовсе не достоинства!

Галя! Хотел бы, но не могу не остановиться ещё на одной преступной, занижающей духовную чувственность наших детей силе. Это массмедиа. Именно оттуда на наших детей безнаказанным потоком истекают и закрепляются установки в виде Истины на самые отвратительные, презираемые человечеством качества. Человек, изгоняющий из себя чувственность, тем самым изгоняет из себя Бога, сжигает перед собой мосты на Пути долженствующего императива Творца: "Так должно быть!" Но это духовное преступление никак не может сравниться

по тяжести с калечащими действиями над своими детьми, над ближними, над теми, кто слабее и беззащитнее. "Культура", истекающая с телеэкранов — не что иное, как орудие растления наших детей, школа злой, самоубийственно хищной жизни. Вред от действий массмедиа настолько очевиден, что я не вижу необходимости доказывать его на страницах моего письма.

Упомянул о средствах массовой информации лишь с одной целью, показать, что обрезание и массмедиа есть дьявольский умысел, звенья одной длинной цепи преступлений, общей задачей которых является уничтожение планеты, на которой мы живём.

Воля выбора — главное отличие человека от животного. Почему живущие, а только живущие имеют право и волю выбора, почему живущие перестали видеть своё право, а видят только право юристов, попов, воров, правителей, но не видят своего главного, дарованного Богом — права выбора? Кто и когда лишил человека знания о самой возможности его права выбора, а сейчас забивает его внутренний голос — голос его совести повседневной муторной суетой? Суетой, в которой есть всё, чтоб помешать и разрушить: вонь большого города, вкус опьяняющих, отравляющих и мутящих сознание наркотиков, напитков и кушаний, неутихающая какофония звуков, непогасающая пляска искусственного света, и надо всем — назойливо и беспощадно властвующий телевизор! Как можно на этих запредельных чувственных перегрузках уловить тончайшие сигналы совести о Смысле и Пути к нему, и идти, не сбиваясь и не сваливаясь в суету? И какое может быть после этих мыслей отношение к экономике?

Галя! Пожалуйста, не рассматривай моё письмо как пропаганду, я не веду Сашу ни в какую религию. Прошу тебя только об одном: не настаивай на обрезании мужа. Обрезая несколько квадратных сантиметров кожи на крайней плоти, ты обрезаешь ему путь к познанию красочного духовного мироощущения. Своим сумбурным и длинным письмом я пытался показать тебе, что человек не только разумное пятичувственное животное, но и одновременно высокодуховное существо. Если я смог тебя хоть чуть-чуть, даже не убедить, — а побудил призадуматься, — остановись, не приобщи себя к страшнейшему преступлению человечества!

Еще раз прошу извинить меня за грубость и слишком длинное письмо. Из-за сложности темы объяснить более кратко я просто не в состоянии.

Каверин пробежал глазами по тексту — вроде бы понятно. Сложил листки в конверт, подписал: "Коротенко Галине". Затих в задумчивой нерешительности: "Да, Павел Матвеевич, письмо написано твоей рукой, а мысли-то в нём не только твои, но и твоего ведомого, Лёшки Блаженова. Вот и утверждай после этого, что подчинённый не может быть умнее своего командира…"

Владимир Бондаренко ДОРОГОЙ ЛИРНИКА. о песенной поэзии Александра Боброва

Песни Александра Боброва я воспринимаю давно как часть своей жизни. Кому-то нужен Окуджава, кому-то Галич, а я из всей славной плеяды истинных творцов песенной поэзии выделил Александра Боброва. Может быть, сказалось сходство судьбы, сходство душ. То, о чем пел Александр Бобров под негромкую и незатейливую гитару свою, было близко и мне.

Это какой-то загадочный,

русский наш дар —

Петь, если даже судьба

нам наносит удары.

Всех, кто не сдался

и сердцем не сделался стар,

Время добьет,

но по-свойски зачислит в гусары.

Вот этот его природный песенный оптимизм при достаточно нелегкой судьбе сдружил нас еще в семидесятые годы, когда мы вместе работали в "Литературной России". Мы

еще вращались в разных компаниях, еще не знали как следует друг друга, но была уже заложена сигнальная система: "свой" — "свой". Достаточно было услышать друг друга, ввязаться в спор на недельной итоговой планёрке, чтобы понять, на него можно положиться. И в этом знаковом, объединяющем нас сигнале не было, как ошибочно могли думать иные, ни обозначения нашей национальной принадлежности (слава Богу, русских литераторов и в "Литературной России", и в московских литературных кругах вполне хватало, куда более решительно настроенных, чем мы с Александром), ни знакомого по армии обозначения единого землячества (землячество сблизило нас с Валентином Устиновым, Бобров же — певец Замоскворечья — от нашего русского Севера был достаточно далёк), ни общих литературных кумиров (скорее, иные из моих литературных кумиров того времени были далеки и даже чужды Боброву). В нашей взаимной приязни, видимо, было и первое, и второе, и третье. И общие литературные любимцы нашлись (тот же Аполлон Григорьев, к примеру), и русскую старину московскую ли, северную ли мы одинаково любили, и от русскости своей не отказывались, хотя и не кичились ею.

Может быть, одинаковая любовь и преданность литературе? Не чиновный и не журналистский подход к простым смертным? Я давно заметил, среди моих театральных и литературных друзей, как правило, люди, лишенные избранничества, использующие свой творческий дар — каковой у них имеется, легко и непринужденно, в простом со-товариществе с другими. Как сказал еще одному моему другу Николаю Пенькову соратник на баррикаде в октябре 1993 года: надо же, где приходится с народными артистами знакомиться. А ведь и на баррикадах, и под огнем — были такие, кто всегда под охраной, в почтенном отдалении от простонародья. Мы с Бобровым всегда, на всех своих постах и при всех регалиях — были простыми баррикадниками, простыми окопниками, простыми солдатами русской словесности.

Значит, мы выпьем за то,

чтоб на нашем веку

Не поддаваться указу и женскому сглазу.

Мы — у Дениса Давыдова

в сводном полку.

Нам отступать —

вестовой не доставил приказа!

Так и песни его — несомненно, авторские, но схожие и мелодикой, и песенным ладом с народными, вплоть до старорусских баллад и походных маршей. Не случайно в армии Александр Бобров был ротным запевалой, кстати, так же, как и его старший друг и учитель Николай Старшинов. Может быть, пройдет время, и в частях будут на марше шагать под песни Александра Боброва, даже не подозревая, кто же их автор. Да и мы сами, давно уже, когда добирались однажды до легендарного Поля Куликова на славный юбилей русской победы, снимали с себя усталость с помощью "Ратной песни" нашего друга.

Я стреноженных вижу коней.

Всё покоем и вольностью дышит.

Сколько сложено песен о ней.

А Непрядва течет и не слышит.

Пал туман, как пожарища дым.

Кони русские ржут за Сулою.

И походным кострам боевым

Всё никак не покрыться золою.

Когда он пел эту песню под гитару, то в какой бы походной обстановке ни исполнялась песня, становился одновременно и артистичен, и по-строевому подтянут.

А потом и мы уже подтягивали, настраивались на тот же ратный лад, на который настраивались и сами русские воины со времен Поля Куликова до ратников сегодняшних чеченских баталий.

Ни чудищу, ни идолу,

Ни коршуну, ни ворону

Не отдадим в обиду мы

Свою родную сторону.

Не отдадим высокую,

Пресветлую и ясную

Ни ворону, ни соколу,