Газета День Литературы # 172 (2010 12)

День Литературы Газета

Конечно, нельзя отрицать, что музыка Сальери относится к числу лучших достижений XVIII века; в ней много экспрессии, ярких красок и вокальной бравуры, но вместе с тем в ней слышна подражательность Глюку и Гайдну, она прямолинейна в мелодическом отношении и бедна в эмоциональном; это умелое оперирование семью нотами натурального звукоряда. А.С. Пушкин дал ей точное определение:

Звуки умертвив,

Музыку я разъял, как труп.

Поверил

Я алгеброй гармонию.

Насколько она отличается от вдохновенной, яркой музыки Моцарта с неисчерпаемой мелодической изобретательностью, блистательными красками звука, изысканной разработкой основных и побочных тем; неслучайно великий А.Эйнштейн всю жизнь был фанатичным поклонником Моцарта. Сальери – хорошая музыка ХVIII века, Моцарт – великая музыка на все времена.

Читатель вправе не поверить дилетанту Пушкину (об авторе нет и речи); в таких случаях принято ссылаться на мнение профессионалов, профессоров, а лучше академиков. Что ж, будут вам академики – такие, как руководители звукозаписывающих компаний, безапелляционные эксперты, обязанные выпускать востребованную продукцию, имеющую спрос. Достаточно просмотреть каталог любой из таких фирм, чтобы убедиться: записи музыки Моцарта исчисляются многими десятками, в крупных компаниях – сотнями, он до сих пор является самым исполняемым композитором. В необъятном моцартовском мире можно лить изредка встретить записи произведений Сальери. Их стоит прослушать, тогда станет понятно, что между Моцартом и Сальери – дистанция огромного размера.

Если это понятно даже нам, непрофессионалам, то тем более оно было ясно высокообразованному композитору Сальери.

Где же правота, когда священный дар,

Когда бессмертный гений – не в награду

Любви горящей, самоотверженья,

Трудов, усердия, молений послан –

А озаряет голову безумца...

И горечь влюблённого в гармонию и пожертвовавшего ей всем труженика:

...я ныне

Завистник. Я завидую, глубоко,

Мучительно завидую.

Это не дешёвая, пошленькая зависть мелкого человечка к сокамернику, отхватившему кусок пожирнее; Сальери таким не был. Это трагедия сильной, одарённой личности, осознавшей своё бессилие перед Гением и признающей крах мечты всей жизни о вершинах творчества.

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был

Когда-нибудь завистником презренным,

Змеёй, людьми растоптанною вживе,

Песок и пыль грызущею бессильно?

Вот эту зависть, как страсть шекспировского масштаба, выходящую за рамки обыденности, отобразил А.С. Пушкин, которого зависть и клевета преследовали до самой смерти. "Завистники умрут, но Зависть – никогда!" – восклицал Мольер, всю жизнь находившийся в когтях этого бледного чудовища.

В начале 30-х годов XIX века Пушкин записывает: "В первое представление "Дон-Жуана" в то время, когда весь театр, полный изумлённых знатоков, безмолвно упивался гармонией Моцарта, – раздался свист – все обратились с негодованием, и знаменитый Сальери вышел из зала – в бешенстве, снедаемый завистью... Завистник, который мог освистать "Дон-Жуана", мог отравить его творца".

Безусловно, в драме "Моцарт и Сальери" нельзя искать документальной точности, это не транскрипция полицейского протокола о преступлении. Но в ней А.С. Пушкин описал анатомию и патологическую физиологию Зависти и вскрыл её безграничные сатанинские возможности. Отравил ли Сальери Моцарта или нет – но он мог сделать это. В душе, где поселилась Зависть, уже совершено двойное убийство – и жертвы, и убийцы.

Мотивы конфликта экстраполированы на уровень глобальных категорий Гения и Злодейства, – точнее, антитез, – ибо они несовместны.